Урга и Унгерн

Гадалка подошла к барону вплотную, села перед ним по-турецки. Некоторое время пристально смотрела ему в глаза, драматически нахмурив брови. Через плечо у нее была перекинута сума, из которой она извлекла на свет небольшой мешочек, пучок сухой травы и горсть птичьих костей. Цыганка начала что-то нашептывать себе под нос, время от времени бросая на угли очага траву. Дым с незнакомым пряным запахом заполнил юрту, у меня слегка закружилась голова и учащенно забилось сердце. После того как вся трава прогорела, гадалка выложила на угли птичьи кости и стала их осторожно переворачивать с боку на бок бронзовыми щипцами, взятыми из той же сумы. Вскоре кости почернели и покрылись трещинами. Женщина с огромным интересом разглядывала их, лицо ее при этом проходило сложные мимические эволюции, выражая непонимание, удивление, задумчивость, а потом и страх, который сопровождался театральным вскриком, очевидно означавшим крайнюю степень ужаса. Тело цыганки стали сотрясать конвульсии и судороги, глаза закатились, давая понять присутствующим, что гадалка наконец вошла в экстатическое состояние.

– Вижу… – мрачным голосом сообщила она и сразу же перестала трястись. – Вижу бога войны… Он покидает этот мир… ужасно… Вижу тень… Она черна как ночь… Тень… Осталось сто тридцать шагов… Мрак… Больше ничего не вижу… Бог войны исчез…

Барон несколько раз утвердительно кивнул, после чего в задумчивости опустил голову. Цыганка упала навзничь, довольно аккуратно раскинув в стороны руки, и застыла в глубоком обмороке. Глаза ее были теперь закрыты, но в какой-то момент дернулось веко, и я заметил мгновенный блеск зрачка, направленного в нашу сторону. Жамболон выметнулся из своего гнезда у дверей, взял цыганку под мышки и без особых усилий выволок ее наружу.

Унгерн тоже вскочил на ноги, стал ходить вокруг жаровни, искоса поглядывая на разбросанные у костра птичьи кости. Затем так же неожиданно остановился и заговорил:

– Я умру! Теперь это ясно наверняка… Но уже не важно… Дело начато, и оно не погибнет… Я предвижу, как оно будет продвигаться. Потомки Чингисхана разбужены. Теперь невозможно погасить огонь в сердцах монголов! В Азии возникнет великое государство от берегов Тихого и Индийского океанов до самой Волги. Мудрая религия Будды распространится на северные и западные территории. Дух победит! Родится новый вождь – сильнее и решительнее Чингисхана, умнее и милостивее Бабура… Он будет крепко держать власть в своих могучих руках до того счастливого дня, пока из своей подземной столицы не поднимется царь мира. России нужно смыть с себя грех революции, очиститься кровью и смертью, а все признавшие коммунизм должны быть истреблены, им суждено исчезнуть под обломками империи, которая возродится уже без них.

Оссендовский отчаянно строчил в блокноте, лицо его исказила бессмысленная улыбка, от напряжения он даже высунул кончик языка, отчего вид его стал еще более нелепым. Барон выдержал положенную продолжительную паузу, дав возможность поляку записать все полностью, после чего, скрестив на груди руки и приняв горделивую позу трагического поэта, промолвил:

– Мне пора! Я оставляю Ургу завтра же!

Оссендовский и я поднялись со своих мест. Вдруг барон крепко пожал нам руки и добавил:

– Прощайте навеки! Пусть я умру ужасной смертью, но прежде устрою такую бойню, какой мир еще не видывал, – прольется море крови.

– Барон, а вы обещали, что поможете мне выбраться из столицы. Помните?! Я ведь должен попасть в Пекин… – пролепетал растерянный и перепуганный Оссендовский.

– Жамболон, подготовь отъезд господина Оссендовского. Дай ему денег, проводника и сопровождающих до Калгана, «ургу» для поездки я уже подписал. – Дедушка отвернулся от присутствующих, стараясь усилить драматизм, который чуть было не нарушил своими низменными репликами этот жалкий поляк.

Жамболон без слов вытолкал Оссендовского за двери и больше в юрту не вернулся. Я решил тоже потихоньку покинуть барона, чтобы не нарушать его горестных раздумий, сделал несколько осторожных шагов к выходу и внезапно был остановлен властным голосом генерала:

– А ты куда засобирался, Ивановский? – В голосе Унгерна не было никакого драматизма. Барон развернулся ко мне, неожиданно улыбнулся, предложил присесть и хитро подмигнул. – Как тебе спектакль?

– Несколько наигранно вышло, слишком много пафоса, на мой вкус. – Я старался понять, что происходит, но пока не мог.

– Для Оссендовского сойдет! Он такую театральность с заламыванием рук очень высоко ценит… С шаманами и цыганкой, на мой взгляд, удачно получилось…

– Цыганка меня не убедила совсем, она палку с кривлянием этим перегнула. Думаю, нужно было получше все отрепетировать, если вы хотели произвести на Оссендовского глубокое впечатление…

– Кривлянием? – Дедушка загадочно улыбнулся. – Ивановский, тут не было кривляния вовсе. Она правду сказала, да и шаманы тоже. Я скоро покину этот мир, тут нет совершенно никаких сомнений…

– Вы ей поверили? – Я был удивлен и окончательно сбит с толку.