Я защищаю? Нет! А впрочем… да!Что изменился я — казаться может!Как скрипка та, из глубины которойТворец созвучий дивных, музыкант,В порыве гения и мощи величавойВ последнем вдохновении своем,Казалось бы, исторгнул все напевы,Как вдруг опять она еще поет,Когда смычок до струн ее коснется,Опять из тайной глубины ееБьют родники неведомых созвучий —Вот это все пришлось мне пережить…
Иохаи
(в сторону)Что ж я еще услышу?
Де-Сильва
Иохаи!Уединившись, книгу изучилЯ в тишине глубокой кабинета,Вновь каждую перечитал строку.И вот тогда в моей душе смятеннойРодилось нечто, и опять во мнеВоскрес мыслитель. Силой необорнойВолшебных чар был вызван к жизни он,И он воззвал: Нет! Никогда, де-Сильва,Священникам не выдашь, не предашьЗаблудшего ученика Платона!О, как охотно, с радостью какойНашел бы отзвук в Торе иль в Талмуде.Всему тому, что словно в тайнике,Среди неправды, фальши, увлеченья,Я в книге Уриеля отыскал…Но было тщетно все! Молчала Тора,Молчал Талмуд; вот почему тогдаБыл вынужден притти я к заключеньюИ написать: «сей автор — не еврей!»
Иохаи
Он не еврей? Тут смысл двойной…
Де-Сильва
Едва ли!Я написал: бесспорно, как еврейОн проклят должен быть. Но вот… однакоЕврей ли он? Он голову своюСклонить едва ли должен пред изгнаньем.Бесспорным правом обладает онСчитать себя христианином!
Иохаи
Сильва!
Де-Сильва
Тогда Юдифь вы сможете вернуть…
Иохаи
Что слышу я? Христианин? Акоста?
Де-Сильва
Его отец, еврейству изменив,Живя в Куэнсе, принял христианство;Потом в иезуитский монастырьСвоих детей на воспитанье отдал.Когда ж сюда бежала вся семья,То к иудейству снова возвратилась.Но возвратился ль также Уриэль?Коль хочет он прослыть христианином,Ему запрета нет.
Сомнений в этом нет!Итак, возьмемся за спасенье живо!Из горькой ненависти вы… О, нет,Не осуждаю вас!.. Но я?.. Оставим…В аллее подождите. Ведь узналСинедрион уже, что здесь Акоста.Когда сюда проклятье принесетПосол необходимости жестокой—Де-Сантос сам, то возопите вы:«Акоста, ты — христианин!» —Лишите Вы этим ревность пищи: ведь ЮдифьБесспорно христианкою не станет.А я, хоть и не верил никогдаВо что он верит, все же уваженьеК мыслителю питая, наконец,Добьюсь того, что мне перед ПлатономСтыдливо не придется покраснеть!