Уриель Акоста

Христианином стал? Вы черный ход
Фальшивого участия хотите
Открыть для бегства моего, глумясь?
Я в юности был окрещен насильно.
Нет! Не монах нас обратил к Христу—
Отца и мать, сестру мою и братьев.
Не золотом и не легендой нас,
Трепещущих от страха, соблазнили —
Святейшей инквизиции слуга,
Палач, нам крестным был отцом. Внемлите!
Семь долгих лет насилия и мук
Огни костров ужасных освещали
Нам, детям, к школе христианской путь.
И если страх — источник чистой веры,
Святыми христианами тогда
Мы были все! О, слабости привычки!
Вся пышность риз, величье алтаря
И золотых кадил благоуханье,
Ученье в школе христианских догм, —
Все это вместе для меня, ребенка,
Пленительней казалось, чем Талмуд.
Чем стал теперь — обязан христианству!
Я в просвещенья свежую волну
Смог окунуться с головой, ныряя.
Свободным был! И целый мир тогда
Принадлежал мне — воздух и природа,
И свет и солнечных лучей тепло.
Я мог любить все то, что все любили,
Того бояться, что внушает страх
Не только мне, но всем. Сказать ли это?
биенье пульса величавых дел,
Истории дыханье грозовое
В своей крови я ощущал тогда.
Как португальцы все, имел я также
Отечество; на родине своей
Я обладал гражданскими правами.
Но день настал, и вот моя семья
Сюда переселилась в Нидерланды.
Здесь, получив свободу, наконец,
Клеймо крещенья каждый смыть стремился.
Мы все к Израилю вернулись вновь —
Пример отца служил примером детям.
Но как же, будучи подростком, я
Поддаться смог всеобщему влеченью?
Желал ли я в своей душе тогда
Столь ласковое имя «Габриеля»
Суровым «Уриелем» заменить?
То — мне невнятно, но скажу открыто:
Хотел всегда в потоке жизни плыть.
И почему так поступил? Не знаю.
Ответить вам на это не берусь!
Зачем Иосиф, проданный в Египет,
Увидев братьев — продавцов своих, —
Заплакал радостно? И в чем причина
Того, что ветошь веры и тряпье
Обычаев, что принесли с Востока,
Роднит доныне словно братьев нас,
Когда мы только по названью братья?
Одна лишь честь гнилой союз крепит,
И вашим быть — мне честь повелевает!
Вас терпят в Амстердаме, за людей
Считают вас, а вы, как дичь лесная,
Трепещете при виде христиан.
При каждом подозрении бежите.
Как дети Агасфера, вы должны
Скитаться и скитаться и скитаться…
О, да! Я мог бы, как христианин,
Всю сладость отдыха вкусить отныне,
А вы как встарь блуждаете в пыли…
Но с тем, кто страждет, я хочу страдать!
Я — иудей! Так где ж проклятья ваши?

Сантос