Уриель Акоста

Свободой мнимою кичитесь вы
И разумом кичитесь горделивым.
Когда природу изучаю я,
Расцвет весны иль вянущую осень,
Иль в час ночной я стекла наведу
Вновь на кольцо туманное Сатурна, —
Ничтожество я наше познаю.
Цветет в необходимости свобода,
И с космосом мы спаяны навек.
А если дух мой был пронизан этим,
Оспаривать он никогда не станет
Того, что было свято нашим предкам,
Что высилось незыблемо в веках.
Свой острый разум унижать не стану,
Поддавшись слабости, я не скажу:
«Что, может статься, это — заблужденье».
Тысячелетия живет оно
И поколеньям горести смягчает,
Им утешенье в смертный час несет!
А кто-нибудь был счастлив с верой вашей?
На сердце — руку! О самом себе
Скажите, Уриель.

Уриель

Ну, что ж, де-Сильва,
Быть может справедливо называть.
Всевидящим и лучезарным оком
Тот жалкий посох, что в теченье трех
Тысячелетий вел слепца. Дорогу
Он помогает осязать слепцу.
Вдруг в темный мир ворвался луч веселый,
Слепой прозрел; он видит небеса, —
Глядит на солнце, слепнет от сиянья.
Все ново для него. Не может он
Назвать по имени всё то, что видит.
Предметы он ощупывает вновь
И спотыкается. Еще ведь зренье
Приобрести столь быстро не смогло
Тысячелетних навыков той палки,
Которой он мирок свой постигал.
Так неужели потому, что правда
Не даст нам сразу счастья полноту,
Что у прозревшего шаги нетверды,
Что может он споткнуться и упасть,
Он назовет печальным заблужденьем
Цветущий солнцем, вновь открытый мир?
А радость зренья — прегрешеньем страшным?
О, нет! От истины не отрекусь,
Хотя бы заболели от сиянья
Мои прозревшие глаза.

Де-Сильва

Ну что ж,
Своим путем ступайте вы, проклятье
Последует за вами. А Юдифь
Вновь Сантоса назвать лжецом не сможет,
Не станет рыть могилы для отца
И с вами в лес не убежит. Прощайте!

(Уходит и вновь возвращается.)

Когда вы речь о слепоте держали.
Мне вспомнилась слепая ваша мать…

(Хочет уйти.)