Урман

– Николай, – сказал он, – у меня к тебе хорошее предложение… Я отдаю тебе свою старуху, пусть будет тебе служанкой и коня. Ты отдай мне Фросю, потому что я шибко люблю русский баба. Ты молодой и красивый, найдёшь себе другую девку. Я – политик и мне нужна красивая русская баба.

Одна из речушек, впадающих в Нюрольку, была в пятнадцати километрах от Окуневки. Её не было на карте и Шепилов с рабочими и Дормидоном отправились туда, чтобы сделать топографическую съёмку. На той речушке у деда было два амбарчика под орехи и ягоды. Зимой Дормидон отвозил их на лошади в Каргасок. Дошли до речушки, у берега сбросили груз и ружья. Амбарчики были метрах в десяти от берега. Поднялись к амбарчикам и присели отдохнуть перед работой. Но, не успев расслабиться, услышали треск сучьев, – шагах в двадцати стояла на задних лапах огромная медведица. За ней нянька – пестун, а рядом два маленьких медвежонка. Рабочий сидел ближе всех к дверям амбарчика и в одно мгновение был внутри его. Дормидон, пригнувшись, кинулся к речушки за ружьём, а Шепилов за секунду оказался на берестяной крыше. Дальше его действие трудно было объяснить. Он стал поджигать бересту, на которой стоял. Крыша вспыхнула горячо и ярко. Медведи пустились наутёк. На Шепилове загорелась одежда, приведя его в чувство. Он спрыгнул на землю, и стал кататься, сбивая с себя пламя. Прибежал Дормидон с ружьём, стал стрелять вдогонку медведям, а потом вытащил из горящего амбара рабочего.

Заканчивая рассказ про деда «Политика», замечу, что чувство к Фросе были у него настолько серьёзными, что он до самого нашего отъезда из Рабочего не забывал о своей несчастной любви. У нас давно уже сложилась семья и было трое детей. Он регулярно навещал нас по три-четыре раза в год. Фрося готовила ему борщ, вареники, наливала стакан водки. Выпив и закусив «Политик» откидывался головой к стене, стучал затылком и горько стонал:

– Русский баба хочу…

ВАСЮГАНЬЕ

Осень на Васюганье ложится рано. В конце августа по утрам белеет иней. На последнем участке работы нам довелось встретить октябрь. В это время по рекам шла шуга. Дожди сменились снегом, болота начали промерзать. За трудный полевой сезон одежда на нас порядком поизносилась, а сапоги давно уже были заменены поршнями.

Подробное описание работы в экспедиции – это попытка познакомить тебя с той местностью, где ты родилась и некоторыми аборигенами, которые мне особенно запомнились.

Однажды, а это было в конце работы, под мокрым снегом и в болоте мы окоченели настолько, что двигаться и работать не было сил. И вдруг потянуло дымком. Это значило, что где-то близко люди. Прошли с километр и услышали лай собак, а между кустами выглядывала избушка. Дым шёл не из трубы, а из дырки в потолке. У входа молодая русская женщина рубила дрова. Она не удивилась нашему приходу. Вся округа знала, что в этих местах работает экспедиция. Прицыкнув на псов, она пригласила нас в дом.

Посредине избушки горел костёр, а дым выходил в дыру потолка. Изба без окон, только двери. Вокруг костра пол из тёсаных брёвен, на них оленьи и медвежьи шкуры. На шкурах возились ребятишки. В полумраке не разобрать – русские они или остяки. Походили на тех и других. Хозяйка рассадила нас вокруг костра и стала помогать стягивать с нас одежду и обувь. Сами мы плохо справлялись с этим – руки и ноги онемели и были точно чужие. Мокрую одежду и портянки хозяйка развесила под потолком избушки, а нам приготовила густой, горячий чай. В берёзовой куженьке выставила белый хлеб, нарезанный крупными ломтями. Вскоре появились и другие куженьки с вяленым оленьим мясом, вялеными язями, икрой ельца и чебака. Одним словом – ресторан плачет! Мы были голодные до икоты, но к еде не притронулись. От тепла наши руки и ноги так стало ломить, что хотелось орать во все горло. Анна, так звали хозяйку, метнулась на улицу, притащила в берестяном тазике холодной воды, мы стали по очереди пихать туда ноги и руки. Вскоре всем полегчало и мы повеселели. Потом долго пили кирпичный чай, закусывая белым хлебом с икрой и вяленой олениной.