Уроборос

В бога Симонов не верил; в черта – тоже. Эти понятия-обращения просто сами вскакивали на язык в соответствующих ситуациях. Кажется, у заместителя начальника станции Фрунзенская, Василия Петровича, имелась куча слов-паразитов, которые Влад и подхватил по младости лет и теперь никак не мог от них избавиться. Какие бог и черт, право слово? Он и сектантов-то не понимал с их мерзостно выглядящими культами и битьем головой об пол. Это ж надо настолько не иметь гордости, низводить себя до «рабов божиих». Парень уже не помнил, у кого подцепил фразу «мой бог меня рабом не считает», однако не стеснялся произносить ее, когда сталкивался с пропагандистами (правда, они предпочитали называть себя проповедниками), появляющимися на станциях серой линии.

Верил ли Влад вообще? Пожалуй, да. Ведь не могло же после смерти ничего не существовать? Подобное, в конце концов, нелогично. Какой смысл в жизни, если за гранью ее уже ничего не будет? Душа точно была – именно она блуждала в мирах, навеянных снами, и болела, если его обижали. А вот все остальное парень считал неважным. Жить с осознанием того, что некто постоянно подглядывает за тобой, подслушивает и подступает с некими критериями, по которым судит о праведности или неправедности жизненного пути? Идите к черту! Симонову и Винта с его нравоучениями и указаниями, как нужно поступать и существовать правильно, хватало до зубовного скрежета.

– Внимание, поезд проследует без остановки, граждане пассажиры, просьба отойти от края платформы, – продребезжал все тот же противный женский голос.

Вагоны понеслись мимо. Влад пытался рассмотреть сквозь яркие чистые окошки хоть что-нибудь, но не преуспел в этом. Он видел, но не осознавал; выхватывал глазами то одну, то другую деталь, но те не застревали в памяти, тотчас исчезали, забывались, оставляя только сожаление и печаль.

Зря он вспомнил о сталкере. Винт тотчас появился в непосредственной близости, постоял, провожая взглядом вагоны, повздыхал и заметил:

– Напрасно ты так со мной, Владик. Я ведь добра тебе хочу. А теперь ты свинью жрать станешь, а свинья непростая…

Гаденько как-то прозвучал его голос. За Винтом никогда не водилось привычки растягивать слова на гласных. Она, скорее, была присуща Алексею. Отчего-то тот считал, будто таким образом подчеркивает свою важность и неописуемо высокое положение на станции. Он не сомневался: очень скоро его позовут в администрацию, а потом и главой назначат, когда «старик» отойдет от дел.

Симонов вздрогнул. Перед глазами возникло серое мертвое тело, руки, искусанные крысами, растрепанные волосы. Кажется, женщина… Неестественно алые губы, размалеванные чем-то красным, вдруг расплылись в широкой отталкивающей улыбке – той самой, какую Влад видел у патрульных.

– Свинья – это я, – рассмеялась мертвая девушка.

Парень дернулся. Вагоны все двигались и двигались. Да когда уже кончится этот поезд?!

– Чух-чух… тук-тук… чух-чух… тук-тук, – билось в ушах.

Последний вагон оказался ярко-красным. За ним по железнодорожным путям тянулся широкий кровавый след.

Все.

Влад уж было расслабился, когда метропоезд окончательно миновал станцию и проследовал в туннель. Рано! Со стороны Нагорной вырвалась тварь! Огромная, с налитыми кровью мутными глазами и с хоботом вместо носа – им существо скребло по полу. Жирное тело, покрытое серой грубой щетиной, лоснилось.

– Тревога! – заорал Симонов, однако никто не поддержал его и не отреагировал на вопль.

Тварь стоило отогнать или уничтожить, но бывалые дозорные не спешили стрелять. Наоборот! Тварь привлекла внимание сильнее поезда. Люди выходили из палаток, указывали на нее пальцами и громко смеялись, словно над чем-то очень забавным и ничуть не страшным.

«Она жрет только тех, кто тихо себя ведет», – вспомнил парень и снова вздрогнул. Надо срочно отыскать Кая! Он, само собой, Владу ничего не должен, но, кажется, он – единственный, кто способен помочь разобраться в происходящем вокруг!

Тварь повернула уродливую башку, чем-то напоминающую крысиную, очень внимательно глянула на Влада и захрюкала. Люди на станции схватились за животы, кто-то не устоял на ногах и рухнул, корчась от неестественных – в этом и сомнения теперь не возникало – приступов хохота.

– В средневековье существовало множество пыток, – проронил Винт. – Одна из них – щекотка до смерти…

Его голос вдруг истончился до визга. Симонов дернулся и каким-то образом перенесся со станции в туннель. Вокруг было темно, но не настолько, чтобы он не различал стен и очертаний предметов на полу. Пройдя совсем немного, он оказался в длинном и широком зале с колоннами – невероятно красивыми, стройными, очень похожими на те, которые поддерживали свод станции Кропоткинская. У Василия Петровича имелось множество старых цветных и черно-белых фото разных станций метрополитена, Влад разглядывал их в детстве и очень хотел побывать на всех, но вот Кропоткинскую он выделял особенно. Она всегда казалась ему чем-то сказочным и иллюзорным.