Уроборос

Словно вторя его мыслям, раздалось неуверенное дребезжание. Фашист играл откровенно плохо, явно фальшивил. Либо он только-только учился обращению с инструментом, либо от волнения его не слушались собственные пальцы. Судя по всему, знал Ганс от силы три аккорда. Затем он запел, но лучше не стало. Интонации его были монотонными. Голос – хриплым и гнусавым.

Слова, наложенные на марш, отдавались в голове парня тупым набором звуков: тарам-тарарам, кудах-тах-тах, зильбер-аут, ты-гы-дым». Помнится, когда на Нагатинской, вместо привычных песен о мутантах и о любви, вдруг начинали исполнять нечто военное, Семен постоянно морщился и говорил: «Ну вот, снова эта шарманка про трам-трам-трам Афганистан. Не был ты на той войне. И я не был. А потому, давай нашенское, поактуальней». Исполняемое же фашистом и на трам-трам-трам не тянуло от слова вообще.

– Какой все же красивый и лаконичный язык – немецкий, – сказал Иван, и Симонов едва не подавился чаем.

Кай скептически фыркнул и повел плечом.

– Не разделяешь? – Иван недобро прищурился на него, и атмосфера у костра разом наполнилась напряжением.

– Отчего же? Гете весьма неплох.

Взгляд фашиста стал более благосклонным, однако не факт, что он читал Гете (Влад и сам его не читал).

– Ваш Гете… просто старый еврей. То ли дело – Ницше! – заявил Ганс, уязвленный пренебрежением к своей игре.

– За что вы так прекрасного поэта? Хотя… лично мне глубоко наплевать на его расу и вероисповедание.

– Вот как… – процедил Иван, и напряжение усилилось. Наверное, встреться они где-нибудь невдалеке от Чеховской, вел бы он себя иначе – как хозяин положения. Однако впереди маячил тяжелый переход, и сталкер был ему необходим. Вот и приходилось говорить, вместо того, чтобы хвататься за оружие и вопить о превосходстве Рейха, величии арийской расы, проклятых кавказцах, об отступниках и предателях из числа своих, таких же русских, но не понимающих правильной идеологии фюрера. – А вы в курсе, кому поклоняются евреи? А кого почитают? Тот самый… как его? Мухаммед… тьфу, нечисть. Моисей. Он же рогатый! Рогатый! Слышите?

– На слух не жалуюсь.

– А кто у нас рогач? Вот то-то и оно! Дьяволу они служат.

– Да ладно? – хмыкнул Кай. – Конкретно не повезло мужику с путаницей в переводах. Это ж надо было так попасть. Но дьявол во плоти? По мне, уже слишком.

– То есть?

– Конкретный попадос, – повторил Кай. – С иврита, где практически нет гласных, – на греческий, с греческого – на латынь… Изначальное «после спуска с горы Синай сияло лицо его» превратилось в «рогато было лицо его». И так и осталось в веках, став каноном изображений Моисея. Бедный пророк! – проговорил он. – А вот у вас в голове – совершеннейшая каша. Тоже мне аргумент: рога, – и рассмеялся, да так заразительно, что на лице и Влада и остальных фашистов появились робкие улыбки.

– А что это за кличка такая: Кай? – спросил Иван, явно задетый за живое. – Не намек ли это на Каина? Может, вы тоже сектант какой?

– Позабавили, – одобрительно фыркнул Кай, хотя вряд ли ему действительно было весело. Он все больше щурился и выглядел при этом расслабленным и ленивым, чуть ли не легкомысленным. Лишь в золотистых глазах, когда на них падали отблески костра, загоралось нечто темное и опасное.

Влад честно не понимал, зачем он нарывается, пока не заметил, с каким вниманием остальные фашисты смотрят на Кая.

«Да он же сейчас оспаривает лидерство, – с удивлением понял парень, – пытается добиться, чтобы во время перехода, случись непредвиденное, слушали именно его и исполняли его команды, а этого повернутого мозгами Ивана замечали в последнюю очередь».

– Если я Каин, то больно много вокруг Авелей. Буквально окружают. Вам самому-то не смешно нести подобную чушь? – поинтересовался Кай и припечатал издевательским: – Юноша пылкий со взором горящим.

А ведь Иван был далеко не ровесником Влада. Невысокий, тяжеловесный, с наметившимся уже округлым брюшком фашист не вызывал симпатии. С виду ему было никак не меньше тридцати. Кай в физическом плане мог бы дать ему фору. У костра он смотрелся более уверенным, хищным.

– А все же? – спросил Адольф.

– Снежную королеву никогда не читали? – поинтересовался Кай. – Неужели матери не рассказывали вам в детстве сказок, а лишь «Майн кампф»? – он выдержал небольшую паузу и продолжил: – Я тот, кто сложил из льдинок слово «Вечность».

Напряжение вдруг разбилось вдребезги: изменились взгляды, разгладились хмурые выражения на одинаково вытянутых грубых лицах, даже Иван хмыкнул, словно упоминание старой сказки вмиг примирило сидящих у костра. В том, что Кай выиграл противостояние, которое сам же и затеял, не приходилось сомневаться.

– Дай сюда гитару, – приказал он, и Ганс повиновался, не подумав возразить.

– Бедный инструмент, как же тебе достается, – пробормотал сталкер, пробегая пальцами по струнам; взял на пробу несколько аккордов, неприязненно поморщился, хотя, казалось бы, звук вышел чистый и правильный, подкрутил колесико на грифе, чуть меняя натяжение. – Попугаем тварей слегка, если они здесь, конечно, есть.