Уроборос

Егор хотел было возразить, но задумался. Мысль о том, что Альберт и Лиля могут разойтись, никогда не приходила в голову. Он знал про некую Свету, которая пару лет назад чиркнула по краю жизнь Альберта: молоденькая костюмерша, восторженный взгляд, бессмысленный романчик. Лиля узнала или почувствовала неладное и одним движением убрала девочку из театра и из поля зрения. Потом уехала на три недели на курорт, все хвосты поджали, не знали, чем дело кончится, но она вернулась, как ни в чем не бывало, и прежняя жизнь вроде потекла своим чередом. Только была ли она прежней?

Теперь все спотыкалось о какую-то Лену, которая оказалась хитрей и уже была беременна. Нехорошее предчувствие охватило Егора. Он посмотрел на друга. Молодой еще мужик. И такое отчаяние в глазах… Он помолчал, подбирая слова, и только набрал воздуху, чтобы что-то сказать, как внезапно распахнулись двери, и возбужденная группа вывалилась во двор. Это были гонщики из предыдущего заезда. Они несли на плечах победителя и его кубок и уже были пьяны. Альберта и Егора словно волной накрыло: есть ли сигареты, мужики, дайте прикурить, не, ну клево, ваще, хорошо прокатились, пива хочешь, не, я тащусь, крутяк, давайте выпьем, пацаны!

Они переглянулись. Разговаривать больше было невозможно. Егор достал свой кубок победителя, и их крик слился с пьяным криком толпы. Вечер только начинался.

* * *

В сгустившихся сумерках Нина брела домой. Рядом с ней трусила дворняжка. Была ли это та самая, которую Нина видела из окна кафе на Невском, или ее подружка, неизвестно. Собака держалась в стороне, но и не отставала.

Нина посмотрела на нее. Черно-белая тощенькая псина. Еще молодая. Белые зубы сверкнули в пасти, когда собака зевнула. С независимым видом она поглядывала то на Нину, то на небо. Неподалеку Нина заметила гастроном. Когда она вышла с пакетом еды, собака облизнулась. За полчаса, сидя на скамейке, Нина скормила ей полкило сосисок. Под конец псина разомлела, ее бока заметно округлились, она дала себя почесать и погладить. Внезапно в соседнем доме с треском распахнулось окно.

— Совсем озверели, собак тут кормить! — тишину заснеженного двора прорезал визгливый женский окрик. — Твари богатые, разводят нечисть шелудивую! Пошли прочь, а то сейчас отлов вызову! Обеих заберут!

У Нины застучало сердце, она вскочила со скамейки, но было поздно, дворняжка, не будь дурой, испарилась в неизвестном направлении, а окно захлопнулось. Нина рассматривала молчаливый фасад. Откуда-то из-за занавески за ней наблюдало убогое и невидимое зло. Нина погрозила кулаком фасаду и отправилась восвояси.

Говорят, помещенный в заключение человек сначала теряет личную свободу, затем личное пространство, а в конце концов и себя как личность. Нина сбежала из дома и от Егора, но этот побег ничего не решал. Хотелось бежать много дальше. Что такое произошло, отчего она рвалась на волю, как птица из скворечника? И когда вдруг обнаружилось, что ее скворечник на замке? Она не знала.

Снежный лев вновь открыл пасть, и белый шум накрыл город. Исчезли четкость звука и ясность изображения. Может, ей удастся разобраться во всем этом позже? Может, да, а может, и нет.

Она подошла к подъезду. За ней закрылась входная дверь, и все заволокло густым снегом.

* * *

В павильоне два мышонка курили в углу. Они засовывали сигареты куда-то под горло и выпускали табачный дым из всех складок. На мордах зверьков застыли безмятежные улыбки идиотов. Кусок сыра с дырками величиной с голову стоял в стороне у стены. Егор рассеяно поздоровался со странной парой и, переступая через кабели, вошел на съемочную площадку.

Снимали какую-то рекламу. В павильоне построили декорации многократно увеличенного угла комнаты. Стена в полосатых обоях, плинтус в человеческий рост, исполинские ножки стола, а под ними черная арка в стене — вход в мышиную нору. На площадке переставляли свет, директор приветствовал Егор жестом и показал, что скоро закончит и подойдет. Егор осмотрелся. Почти не пригибаясь, зашел в нору. Выглянул из нее. Отсюда люди сами казались мышами, суетливые человечки копошились вокруг техники, спорили, звонили кому-то, орали друг на друга. Несколько обезглавленных мышей топтались в стороне. Их большие ушастые морды лежали отдельно, придавая картине и вовсе фантасмагорический вид.

Егор направился в глубину павильона. Здесь была изнанка площадки. Холодная, темная, сырая, неприбранная обратная сторона. Здесь ничего не происходило, повсюду валялся всякий хлам, подсвеченные тусклым светом, угадывались мрачные стены темного кирпича. Он нашел брошенный офисный стул с отломанными подлокотниками. Машинально стряхнул с него мусор, сел и закурил, уставившись в сторону тепла и света, пробивавшихся из-за декорации.