Урочище Пустыня

— Тренера не видели, соседка ушла вечером к вам и больше не возвращалась, я теперь с ним… — показывая на Садовского, сказала Алена. — Еще вопросы есть?

— Понятно…

Очевидно, он не поверил ни единому ее слову. Убедительно прозвучало лишь утверждение «я теперь с ним». С этим он и удалился.

— Она теперь со мной, — сказал Садовский, показывая на Алену, когда выползший из палатки Петрович вопросительно уставился на него. Пришлось во всех подробностях рассказать ему о событиях минувшей ночи, начиная с выкорчевывания креста и заканчивая проводами нагруженной серебряными ризами Светланы.

— Что дальше будешь делать? — спросил предводитель поисковиков.

— Я еще не решил. Сегодня на раскоп. А завтра посмотрим…

— Ну и ладно. Давайте к столу. А после завтрака — по объектам, согласно штатному расписанию…

— Это вам не на подиуме одним местом крутить. И не по куршавелям шлендрать, — назидательно произнес Садовский, обращаясь к Алене.

Ответом ему был образцово-показательный, как из учебно-методического пособия по самообороне удар локтем под ребра.

— Аргумент, — поморщился Садовский и поцеловал Алену в щечку.

В раскопе они теперь работали вдвоем. Как и в прежние дни, поиски были безрезультатны — попадался всякий ржавый хлам и остатки полусгнившей армейской амуниции. Но в этой исстрадавшейся от войны, обильно политой солдатской кровью земле даже кусок зазубренного металла, в котором угадывался минометный осколок, разорвавшаяся капля пули или рваный фрагмент артиллерийского снаряда был исполнен какого-то особого, зловещего смысла. Он имел свою историю. И свою непрочтенную судьбу. Возможно, это была чья-то смерть. Или чей-то счастливый случай.

Ближе к полудню майская теплынь сменилась пронизывающим ветром, а солнце, подернутое тучами, напоминавшими пушечный дым, поблекло и, словно в ожидании природных катаклизмов скукожилось до яичного желтка. Урочище объяла странная, предгрозовая тишина.

Вдруг со стороны бивуака Полковника раздались крики. Там кто-то с кем-то бранился. Или кто-то кому-то угрожал. Может быть, бранился и угрожал одновременно. Садовский присмотрелся. По склону, подталкиваемый кучерявым и «хлопцем с Запорижжя», спотыкаясь, шел блаженный Алексий. Иногда он оборачивался и, возвышая голос до проповеднической высоты, что-то гневно говорил им. Потом запускал руку в суму и бросал в своих преследователей пригоршни желтого речного песка.

Вскоре они отстали и блаженный Алексий, имевший теперь вид бредущего наугад слепого странника, благополучно добрался до раскопа.

— Что там случилось, дедушка? — спросила Алена.

— Наставляю их на путь богобоязненных, дабы не обрушились в мрачную бездну бездн. А оне что деют? Во что обряжаются, паскудники? Пошло сеют зубья дракона? Не ведают, однако, что силы зла размножаются делением! А посевы добра вызревают плохо — то невозможно отделить зерна от плевел, то одолевают сеятелей всякие беды с победушками — потопы, недороды, засухи. Потому-то и ценен каждый росток добра. В миру и в душе каждого человека, сладчайшее мое дитя…

— А зачем ты безобразничаешь, землей в людей кидаешься? — спросил Садовский.

— Где ты людей увидел? Нехристи это. А что до земли, так я так тебе скажу. Иоанн крестил водой, Иисус Духом Святым… А я, по-твоему, для чего здесь? Крестить прахом земным? Никак. Им отгоняю бесов. Иного не достоин. Зато его у меня вдоволь. На всех хватит…

— Чудной ты, дед… — усмехнулся Садовский.

— Тот бесноватый удари мя в ланиту, как я стал нечистую силу из него изгонять. Из жидовина тож. Се нова бешенина! Только бес не выходит, ибо свиреп он, — жалобным голосом проговорил старик.

Потом, всхлипнув, сказал Садовскому:

— Я искал тебя.

— И я, — в тон ему ответил Садовский. — Нашли мы твою икону.

— Кто?

— Гробный тать. Ты был прав, старче.

— Мне в церкву, стало быть, ее. Буди градам и весям нашим щит и забрало. И во человецех благоволение. А я вот… Возвращаю твой портрет. Сейчас. И навсегда…

Юродивый размотал какую-то ветхую тряпицу и протянул Садовскому фотографию в деревянной рамке.

— Твой пращур?

— Да.

— Отец?

— Дед.

— Стало быть, родня мы с тобой…

Пергаментное лицо старца просияло.

— О чем ты, старче?

— Да как о чем, если не о том же! О том же, о чем и ты…

— Так поведай нам.

— А ты на него похож. Одно лицо! Только сдал сильно. Ой, сдал! И вот что я тебе скажу. Женщин я ценю по стану, мужчин по стати. Дед твой статнее, породистее был. Ты ему не ровня. Нет, не ровня…

— Так ты знал его!?

Садовский выронил из рук саперную лопату и застыл, боясь спугнуть свою удачу, веря и не веря услышанному.