Урод

— Как ты можешь меня понимать? Ведь Дима тебя отшил! — специально использовала грубое слово она, чтобы выстрел попал прямо в цель, и ни миллиметром ниже.

Лицо Стрельцовой представляло собой истинную бойню эмоций, кровавую резню душевных порывов. Сейчас в ней разум боролся с фонтанирующей злостью на эту несчастную выскочку Элину.

— Ты сама сделала свой выбор, подруга. Сама, — шепотом отчеканила Катерина, словно пощекотав ее лезвием ножа по сонной артерии.

Ее шаги уверенным цокотом давали понять, что эту женщину не сломить. У нее всегда есть запасной план. План, который повергнет врага раз и навсегда. Голова Элины уже украшала стену ее кабинета, стала почетным трофеем на полке ее тщеславия.

— Помни, Эля, ты сама сделала свой выбор, — отголоски высокомерия Стрельцовой цеплялись за стены, но упорный ветер перемен нес их прямо к Элине.

Перемены уже стучали в ее дверь. Готовили таран для большей эффектности. Петли болезненно трещали, зная, что им не вынести такой сокрушительный удар.

— Иди ты к черту, противная сука, — выплюнула Элина вместе со слезами и стекла по стенке на пол.

Университет, прогулки по теплым московским улочкам, аромат будущих побед и свершений, уверенность в завтрашнем дне, непоколебимость духа. Вот что разрушила зависть лучшей подруги. Она разорвала в клочья все, что они имели. Готова была приставить дуло к ее виску, только бы избавиться от вечного напоминания о былом в виде бывшей подруги. Катя Стрельцова отныне Катерина Владимировна и только на «вы».

Кабинет главврача так и остался нетронутым. Рука Элины не коснулась дверной ручки, а голос не произнес твердо и решительно заветные слова об увольнении. Вместо этого ноги дотащили слабое тело девушки до туалета, где она закрылась в одной из кабинок и дала волю слезам.

Карман с правой стороны завибрировал, отвлекая ее от купания в водопаде слез. Дима. Испытанный шок отрезвил Элину.

— Как ты смеешь звонить мне, подонок?!

Ей казалось, что она истошно кричит, вопит на всю больницу. Но на деле ее голос шептал сорванными связками что-то похожее на свирепство и непреклонность.

— Лина…

— Не хочу слышать твой голос. Ты лгун! Ложь — твое имя. Теперь ты точно знаешь, как тебя зовут.

Он что-то лепетал в трубку, но до нее не доходил смысл сказанного. Пространство сжималось и разжималось вокруг Элины, став предзнаменованием головокружения. Время текло по секунде в час в ее мозгу, создавая иллюзию бесконечной боли.

Нажав отбой, она прекратила разговор с ним. Навсегда. Без права вернуться. Приползти к нему обратно со своими никому не нужными мечтами на протянутой ладони.

Хвала небесам, что в туалете никого не было. Только эта затемнившаяся от времени плитка и ржавые трубы станут свидетелями ее падения. На смену горьким рыданиям пришло анестетическое безразличие. Мир потух. Не было больше ярких вывесок, манящих стать лучшей версией себя, превзойти себя вчерашнего. Остался только холод, что выжигал своими ледяными объятиями внутренности.

Элина плохо различала местность. И уж точно она не знала, сколько просидела в этом туалете. Долго. Очень долго. Коридор, палаты, ближе к выходу… Чья-то рука схватила ее слишком небрежно для Миши и уж чересчур нежно для грабителя или убийцы и рванула на себя.

— Кто вы… Дима?!

Огонь ярости снова воспламенил ее кровь. Один его вид вселял в ее душу паранойю, страх, желание убежать и скрыться в бункере, под землей, да где угодно, лишь бы не нашли.

— Заметил, какая погода классная? — на удивление бодро спросила девушка, поднимая опухшие глаза к небу.

Длинноносые белобрысые облачка передвигались по небосводу, тяжело пошатываясь и украдкой заглядывая в мир людей. Что они снова творят со своими жизнями? Как они вновь и вновь их ломают без тени сожаления и раскаяния?

— Что? Погода? Лина…

— Заткнись, Иуда, — прошипела она, так и не восстановив голос от долгих рыданий.

— Я не лгал тебе и не…

— Какое жалкое бормотание! Ты же так крут. Подобное поведение рушит твой образ крутого парня. Ты не мужчина, — покачала головой Элина, став смелой как никогда в жизни, — ты просто тряпка. Тряпка, которая готова скинуть свою грязь на других людей, потому что ей страшно валяться в ней одной.

— Да о чем ты говоришь?! И перестань меня оскорблять!

Элина закашлялась, желая рассмеяться. Совсем устала. Усталость ощущалась стальными тросами, что вот-вот отпустят груз весом в миллионы тонн.

— Отнеси это письмо в полицию. Ничего страшного! — кривлялась она так, что прохожие молчаливо крутили пальцем у виска. — Знаешь, я испытываю идиосинкразию к твоему вранью.

Он скривился, явно ее не поняв.

— Не понял меня, да? Я не удивлена. Книги-то ты явно не читаешь. Таким придуркам, как ты, книги не нужны. На вас с рождения стоит крест; книги вам не помогут стать людьми.

— Ты сама это сделала, — его тон в миг стал ледяным; осколки льда резали ее кожу. — Это был твой выбор. Никто тебя не пинал в сторону полицейского участка.

— Ну да, конечно, мой выбор! — крикнула она, вспоминая Стрельцову. — И сейчас это тоже мой выбор, — со всей дури влепила ему пощечину, чувствуя, как горит ладонь.