Урод

Женя надвинула тонкое одеяльце ближе к лицу Элины, которую била мелкая дрожь. Ее сердце тревожно стучало в груди от одного взгляда на эту тень с запутавшимися волосами и серым лицом, которая была ее подругой Элей.

— Каждый сам выбирает, сколько грязи сможет уместить его душа. Моя не смогла даже этого вынести.

Элина вздрогнула от мысли о физической измене. Она настолько привыкла к тому, что муж постоянно одной ногой в другой квартире, одной рукой обнимает другую женщину, одной половиной сердца любит другую, что собственная мысль о Диме казалась ей вероломным блудом. Постоянные измены, выбившие себе абонемент на прощение, превращают женщину в собачонку, которая терпит любые пинки под ребра, лишь бы хозяин продолжал ее пинать и дальше. Зато хозяин знакомый. Это лучше, чем жить на улице в одиночестве.

— Элечка, скажи честно, почему ты плачешь? Потому что твоя интрижка, хотя это сильно сказано, с Димой разрушила ваш якобы брак? Или потому что и брака-то у вас не было, но с синяками осталась ты? О чем ты горюешь?

Губы Элины потрескались от того, что она не переставала их кусать от нервов. Она задумалась над вопросом подруги. Неяркий свет гостиной еще больше выбеливал бледное лицо девушки, делая синяки заметнее. Они растекались по ее лицу, словно мазки влажной кисти Ван Гога. Синие пятна на белом холсте. Великий мастер увидел бы в этих пятнах гордость, размазанную порывом лютого гнева по женскому лицу.

— Не знаю, Женя. Теперь мне некуда возвращаться. У меня нет дома.

— Не обманывай себя. У тебя и не было никогда дома. Эля, — Женя ее встряхнула за плечи, — дом — это не то место, где тебя таскают за волосы и бьют по лицу. Кто, какой идиот привил тебе мысль, что дом выглядит так?!

Элина заплакала. Дом — это место, в котором всегда горит очаг, даже если ты изо всех сил пытаешься его потушить. Это место, в котором всегда включен свет, даже когда ты отчаянно бьешь по выключателю. Дом — это люди, которые всегда с тобой, даже если ты отворачиваешься от них. Дом — это незыблемая константа.

Миша же всегда стремился сжечь ее в этом ласковом домашнем огне, превращая его в адское кострище, будто бы она что-то сделала ему плохое. Наступила на горло его свободе, испортила его жизнь.

Она чувствовала назревающую беду, знала, что все тайное становится явным. И вот ее накрыл девятый вал: части тела разбросаны по океану, а сердце не заштопаешь иголкой.

— Нет, Женя, виновата я. Может, он тоже. Но я никогда не видела его любовниц. Только чеки на покупку белья и иногда звонки на телефон. Не пойман — не вор.

— Ну ты и дуся, Эля. Прости, но мне хочется назвать тебя по-другому. Однако я не твой скотина-муж, я не буду этого делать. Заварю нам чая.

Женя ретировалась на кухню, чтобы остыть. Ее тоже трясло. Апатия Элины и какое-то нечеловеческое желание быть униженной выбивали почву из-под ее ног. Ну зачем терпеть измены?! А у них даже детей нет! Даже если бы и были, нет такого повода, чтобы не любить себя. Она вздохнула. Как известно, себя надо любить. А женщина, согласившаяся терпеть измены, априори себя не любит. Может, и к черту этих баб (а иначе и не назовешь людей без самоуважения), пусть сами вычищают выгребную яму своей жизни?

Но ведь это Эля. Ее лучшая подруга. Как бы она не была готова плевать на других, а смотреть, как лучшая подруга пилит горло своей судьбе тупой пилкой, она не будет!

— Эля-я! Держи свой чай. Мне надо сбегать в магазин, иначе из нашего холодильника даже мышь сбежит, — улыбнулась Женя, — с веревкой на шее. Ей станет стыдно вешаться в настолько пустом холодильнике. Ты не натворишь тут ничего без меня?

— Беги спокойно. Мы с мышью будем ждать тебя здесь. Только я без веревки на шее, — слабо улыбнулась Элина, но ее улыбка была похожа на тщетную попытку завядшего цветка поднять головку.

— Очень надеюсь на это. Я скоро!

Подруга чмокнула Элину в щеку и убежала. Элина дотронулась до щеки. Самый искренний поцелуй в ее жизни, когда за ее спиной не громоздились горы лжи и грязного белья (причем, в прямом смысле — белья Мишиных любовниц). Мужчины так целовать не умеют. По крайней мере, те, которые ей встречались.

Правда, почему он не бросил ее, когда у него появилась любовница? Чашка чая душевно согревала ее ладони, на которых сейчас проступали все костяшки. Мы всегда бежим к крепкому горячему чаю, когда нас снова предают, снова окунают в грязь, стаптывают на нас ботинки своего лицемерия. Чай, как и подушка, все выслушает и сохранит навеки в тайне.