Урод (СИ)

В последнее время он устраивал обход своих прихожан. Мессия собирал свои греховные камни, которые когда-то бросал с удовольствием в других. Пришло время повесить их на свою душу. Римма. Еще одно имя, что кровью высечено на его сердце. Такой боли он, наверное, никогда не чувствовал, а ведь ему казалось, что уж о боли он знает все: может написать собственную многотомную энциклопедию и классифицировать боль, бережно разложить ее по полочкам, затолкать в ящики комода, развешать на плечиках. Однако, только когда Римма потеряла его ребенка, он понял, какую боль приносят когти страданий, что вырывают из души смердящие куски и бросают их стервятникам прямо на землю.

Мысли об Элине также не оставляли его призраков в покое, постоянно возвращая их к жизни. Как прошла операция? Счастлива ли она теперь? Неужели даже не свяжется с ним и не скажет спасибо? Ему не нужно ее спасибо ради благодарности, просто услышать бы голос, который стал таким родным. Как голос матери, напевающий колыбельную, который он никогда не слышал, но знал, что роднее этого голоса быть ничего не может…

Маршрутки, ставшие его личным эксклюзивным транспортом, всегда приходили на остановку переполненные.

— Судьба, сучка, — усмехнулся Алекс, вновь заталкивая себя в полную машину.

Ни разу он еще не сидел! Обязательно какая-нибудь бабка ткнет его зонтом или жирный мужик наступит на ногу. Еще часто заходят беременные и закатывают истерики о том, что им никто не уступает место. Хочешь познать жизнь? Десять минут езды в автобусе стоя поведает о ней больше, чем десятилетия — на собственной машине.

Больница, в которой лежала Римма, оказалась местом, куда попасть трудно. Ему пришлось долго общаться с врачом, чтобы позволили просто постоять у ее палаты и поглядеть в окошко.

— Черти что. Она же не в концлагере! — рявкнул Алекс, желая перегрызть трубку телефона, пусть у него и был мобильный. — Почему нельзя с ней поговорить?!

— А как еще бы вы назвали психиатрическое отделение? — поинтересовался врач, и сказав еще раз, что все просмотры только через стенку и в его присутствии, отключился.

Психиатрическое отделение. У него из головы не шли его слова. Да быть такого не может, чтобы Туманов запихнул ее в дурку. Подумаешь, измена. Все изменяют, все предают, у каждого за пазухой имеется персональный перочинный ножик для спины своего ближнего. Это же не повод заточать ее в психушке…

Лужи забирались своими ручищами с водяными волдырями в его ботинки, резиновая подошва которых почти расклеилась. Внутри волдыри лопались, промачивая насквозь носки. Ветер гнал капли дождя прямо в лицо, и они без зазрения совести кусали глаза и оставляли свои холодные поцелуи на щеках. Самая «приятная» погода за весь год.

Медсестра вызвала врача, и тот проводил Алекса на нужный этаж и к нужной палате. Может, он себя просто накрутил всеми этими мыслями о психушке? Как бы там ни было, а идти по этажу психиатрического отделения ему было не себе. Словно оказался в собственной голове. Внутри своей же больной черепной коробки, которая ломилась от складируемых там отходов его жизнедеятельности: злости, ненависти, боли, сожаления.

— Здесь находится девушка, которую вы ищете, — мужчина остановился возле палаты и кивнул.

На кровати сидела Римма, сгорбившись над чем-то, что он не мог разглядеть. Ее темные волосы — водопады спускались по плечам тусклыми потоками, в худенькие плечи — покатые склоны гор равномерно поднимались и опускались.

— Что она делает? — спросил Алекс.

— Вышивает.

Он поморщился. Вышивает? Все это напоминало театр абсурда. Римма, которую он когда-то знал живой и яркой, немного стервозной, но в то же время забитой паскудным характером Туманова, сидела на койке в психушке и вышивала!

— Почему я не могу поговорить с ней?

— Вы имеете какое-то отношение к произошедшей с ней трагедией?

Вопрос врача обескуражил Алекса. Легко сказать нет и тем самым обелить себя. Но как он может обелить себя, если весь покрылся черной копотью?

— Да. Но сначала вы расскажите мне, что собственно произошло.

— Ее доставили в больницу в тяжелом состоянии после избиения. Многочисленные травмы оказались несовместимы с жизнью ребенка, и она его потеряла. Вслед за этим нагрянула депрессия, бессонница, анорексия, булемия… Она нашла для себя отдушину в виде вышивания.

Ясно все. Если она увидит его, у нее сорвет тормоза. Алекс покачал головой, пытаясь схватить за уши прыткие мысли, что убегали от него, как зайцы от лисы. Римма потеряла ребенка и загремела в психушку с расстройством души. Мог ли он себе такое вообразить, нарисовать хотя бы эскиз подобного ужаса в голове раньше?

— Вы удовлетворены? У меня нет времени весь день тут стоять, — в его размышления смерчем ворвался голос врача, расшвыривая пойманную добычу по сторонам.

— Я не могу остаться здесь один? Я ничего не сделаю.