Уродливая правда

Мелани Лэнг: Я взяла с собой одежду в ванную, потому что только там у меня есть хоть какое-то уединение. Как только я оделась, Джош, или как его там зовут, надел на меня оковы обратно. Я пошла в гостиную и села на диван. Джош принес мой завтрак, поставил его на стол, но я к нему не притронулась. Я объявила голодовку, потому что… потому что это все, что я могла сделать.

Через какое-то время я вернулась в свою комнату и прилегла, чтобы сделать запись в дневнике. Это последняя запись в нем. Я думаю, вы прочитали то, что я планировала сделать.

Инспектор Пола Бейкер: Прочитала.

Мелани Лэнг: Некоторое время спустя, не знаю, во сколько точно, наверное, около полудня, приехал мой отец.

Он зашел с двумя большими тарелками спагетти «Болоньезе». Я не ела пять дней, и запах был просто сногсшибательный. Я сразу поняла, что он готовил по рецепту из нашего детства.

Я все еще была в кандалах и чувствовала слабость, так что к моменту, когда добралась в гостиную, отец уже сидел снаружи. Я вышла к нему, и как же было хорошо оказаться на свежем воздухе! Наверное, я провела около шести недель взаперти. Не знаю. Невозможно было вести счет дням.

Отец улыбнулся и сказал: «Я так рад тебя видеть, Мелли», – словно это обычный семейный обед. Словно он не запирал меня на восемь месяцев. Словно на мне не было этих чертовых кандалов. Простите, пожалуйста. Я очень расстроена. Я очень на него злилась. И сейчас злюсь.

Я не могла ничего ответить на его приветствие, да и не было смысла говорить, что я хочу покинуть это место, потому что он и так знал. Я постоянно говорила ему об этом. Но он игнорировал каждую мою просьбу. На протяжении тех восьми месяцев, которые я провела в том доме, отец медленно отбирал мою свободу и чуть не свел меня с ума изоляцией.

Он приказ мне поесть, и я подчинилась.

Кроме вилки и ложки у меня ничего не было. Он заметил, как я смотрю на столовые приборы, и снова улыбнулась, будто знал, что я собираюсь сделать. Но я ела, потому что глубоко внутри знала, что это последний день, последний шанс сбежать отсюда и мне нужны силы.

Люси Уинн: Мелани, вы хотите прерваться? Мы без проблем можем прерваться.

Мелани Лэнг: Все в порядке, но спасибо. В общем, мы сели, и отец опять начал говорить, как беспокоится обо мне. Я ела ровно столько, чтобы меня не тошнило, а затем отодвинула тарелку. Отец промолчал.

Я спросила его: «Что происходит? Что у тебя на уме? Я что здесь, до самой смерти буду?»

У отца покраснело лицо и на глаза навернулись слезы. Он ответил: «О, Мелли, я ничего не задумал. Впервые в жизни у меня нет какого-то плана. Я знаю только то, что до того, как я тебя сюда привез, дела у тебя шли плохо. Ты была очень нестабильна, и я боялся. Я так боялся, Мелли. Я не могу тебя потерять. Ты же теперь мать. Ты понимаешь, я ведь должен делать все, чтобы защитить тебя».

Я спросила, чего он боится. И отец ответил, что боится, как бы я не покончила с собой: «Я знаю, это не самое хорошее место. Но каждый раз, когда я думаю о том, чтобы выпустить тебя обратно в мир, я вспоминаю, как нелегко тебе жить в этом мире, сколько вреда он тебе наносит». Затем он добавил: «Ты моя дочь. Я должен делать все, чтобы защитить тебя».

По-моему, я тогда встала. Я пыталась пройтись, но мне мешали кандалы. «Как это меня защищает?»

Отец не ответил на вопрос и заговорил о своей сестре.

Она покончила с собой, когда была подростком. Несколько лет назад он уже рассказывал мне эту историю, так что я перебила его: «Я не твоя сестра. Я не собираюсь убивать себя».

Он лишь возразил: «Но ты пыталась. Ты позвонила мне тогда вечером, в феврале, и сказала, что собираешься покончить с собой».

Я заявила ему: «Папа, покажи мне доказательства, потому что, по-моему, я ничего такого не делала. Мне кажется, дело в бизнесе. Дело в деньгах. Мне кажется, ты узнал, что я собираюсь исключить Lange Hotes из состава инвесторов и начать вести бизнес самостоятельно, а без Lange Cosmetics ты и твои отели пойдут ко дну. Ты останешься ни с чем».

Он только сказал: «Я знаю, что ты планировала сделать. Но ты здесь не поэтому».

Мы оба замолчали, а затем он встал и начал приближаться ко мне. Я схватила вилку со стола и крикнула, что так или иначе меня здесь больше не будет.

Он начал умолять меня. «Мелани, мне плевать на деньги. Мне плевать на бизнес. Все, что я сделал, я сделал, чтобы защитить тебя. Ну не создана ты для славы! Я смотрел, как ты больше половины своей жизни провела в борьбе и страданиях. И не пытайся мне говорить, что каждая негативная статья в таблоидах не была для тебя словно пуля в сердце, потому что я наблюдал за тобой. Я чувствовал себя таким беспомощным. Это место – твое убежище. Никто здесь до тебя не доберется».