«Уродливое детище Версаля» из-за которого произошла Вторая мировая война

Т. е. согласование внешней политики между Германией и Польшей (что в реальности происходило в середине 30-х). Гарантирование польских границ Берлином в обмен на учет и содействие Варшавы «германским интересам» (читай: действиям Гитлера, направленным на слом Версальской системы). Наконец, совместные военные акции в восточном и северо-восточном направлении (т. е. Прибалтика и СССР). И мы теперь можем только гадать, как далеко могли зайти Германия и Польша в своих союзнических действиях и как скоро они двинули бы войска, чтобы, скажем, «отразить провокацию с востока или с северо-востока» — если бы 12 мая 1935 г. Господь не забрал Пилсудского. Кроме того, в мае 1935-го был подписан советско-французский договор о взаимопомощи, существенно изменивший архитектуру безопасности в Европе и вынудивший корректировать агрессивные германо-польские планы.

Конечно, и после смерти начальника Польши сотрудничество союзников — гитлеровской Германии и Польши — продолжилось. Но взять некоторую паузу, неизбежную в политике любого авторитарного государства, когда из жизни уходит его многолетний руководитель, все же пришлось. Да и фигур, равных Пилсудскому, среди его сменщиков не оказалось (что, безусловно, не относится к таким категориям, как неадекватность и шляхетский гонор — в этом плане деятели «режима полковников» от Пилсудского не отставали).

Для советских времен, тем более того времени, даже рядовая публикация в таких изданиях, как «Правда» и «Известия», не говоря уж о напечатании документа на первой странице, — это все равно что изложение официальной позиции государства.

Не знаю, считал ли Сталин этот документ аутентичным (хотя его положения совпадали и с данными, полученными по дипломатическим и разведывательным каналам, и с тем, как реально вела себя Польша), но ясно, что его обнародование в центральных изданиях было не просто для пропагандистского сопровождения советско-французского договора. Это был еще и зондаж, провоцирование Варшавы (а, возможно, и Берлина) занять позицию, отреагировать — подтвердить или опровергнуть.

Но реакции не последовало. Никаких протестов от германского и польского посольств, никаких нот из МИД Польши и Германии. И такое молчание было, как говорится, весьма красноречивым — в пользу существования секретного соглашения.

Добавим, что иные данные позволяют сделать вывод, что было не одно, а несколько секретных приложений к польско-германскому пакту. В частности, руководитель германской военной контрразведки, соратник адмирала Канариса Р. Проце заявлял: «Наш фюрер заключил в 1934 г. договор дружбы с Польшей, который исключил Польшу из числа врагов Германии ценой отказа от достижения взаимопонимания с Россией. Он отдалил угрозу раздела Польши на неопределенное время и позволил Гитлеру продолжать играть свою роль истинного врага большевизма. Секретная статья договора 1934 г. запрещала любой из сторон вести разведывательную деятельность друг против друга и предполагала обмен информацией» (этой статьи мы не видим в вышецитировавшемся тексте секретного приложения. — С. Л). Собрав своих начальников подразделений и ознакомив их с распоряжением генерального штаба, Канарис устно его дополнил: «Само собой разумеется, мы продолжаем вести работу»[267].

Как ни удивительно, но в историографии, относящейся к тому периоду, вопрос секретного протокола (или даже двух) к польско-германскому пакту о ненападении практически не фигурирует. Зато с каким удовольствием мусолится «пакт Молотова — Риббентропа»! Впрочем, чему удивляться, ведь не муссируют же тему польских преступлений в отношении пленных советских красноармейцев или, скажем, расстрела миссии русского Красного Креста — зато как любят заламывать руки, закатывать глаза и биться в падучей насчет Катыни.

На страницах «2000» автору неоднократно приходилось дискутировать на тему «секретного протокола» к советско-германскому договору о ненападении, о пресловутой мифической «речи Сталина на политбюро 19 августа 1939-го», в которой он-де дал старт Второй мировой войне. Когда припираешь оппонентов, что называется, к стенке отсутствием у них каких-либо документальных доказательств либо же показываешь, что приводимые ими «документы» (нередко — откровенные фальшивки) не могут рассматриваться в качестве надежных источников, неизменно звучит следующий «железный» аргумент: так ведь все так и происходило (или почти так), как изложено в «речи Сталина от 19 августа» и «секретном протоколе».

Я, конечно, в таких случаях парирую, что задним числом можно любые события выстроить в ряд и придать им вид «звеньев одной цепи», т. е. целенаправленно реализуемого плана, и все это облечь в форму какого-то тайного заговора/сговора («секретного протокола»).