Уроды

По пути мне попадались спящие одноклассники. Девки в грязных платьях лежали рядками, сверкая голыми сиськами, пацаны рядом с ними, пуская слюни и храпя. Ни одного взрослого, ни одного учителя. Только пьяные дети, которые утром проснутся взрослыми.

Я подошел к двери в туалет и скривился, увидев, что дверь заблокировали две пьяные туши: Зяба и Кот. На миг снова мелькнула ненависть, но я не дал ей убежать просто так. Вместо этого, глупо хмыкнув, я расстегнул ширинку, вывалил хер и обоссал уродов, как они однажды Шпилевского. Затем, посмотрев на храпящего Кота, я мотнул головой и направился к выходу из ресторана, пока меня не окликнула сидящая на ступеньках Наташка Панкова. Она нихуя не походила на красотку: волосы свалялись и торчали колтунами, от нее разило травой и бухлом, а глаза были красными от недосыпа.

– Дай сигаретку, а?

Я выудил из кармана пачку и, вытащив сигарету, протянул ей. Панкова, закурив, дергано кивнула. – Спасибо. Тём?

– М?

– Это все? Так и заканчивается школа? – её губы задрожали, но я не стал подходить к ней, чтобы утешить. Вместо это я пожал плечами и развернулся.

– Так начинается новая жизнь. Береги себя, Наташка, – тихо сказал я, не надеясь, что она услышит. Но она услышала. Сглотнула слезы и скривилась.

– Спасибо, Тём. И ты береги себя.

Мы с Алёнкой ехали в первом троллейбусе совсем одни. Если не считать спящую на переднем сиденье бабку-контролера. Голова Алёнки лежала у меня на плече, а я смотрел в окно на просыпающийся город.

Мимо проносились редкие машины, по улицам шли одинокие прохожие, а мы с Огурцовой просто наслаждались теплом друг друга. Наверное, единственные из нашего класса, кто не опустился до уровня мычащего скота и остался хоть каким-то подобием человека. Я молчал, смотря в окно. Молчала и Алёнка, изредка поглаживая мою руку, лежащую у нее на коленке.

Я проводил её до квартиры. Робко улыбнулся и притянул к себе, чтобы еще раз поцеловать. Алёнка всхлипнула, словно понимала, что детство закончилось, и стремилась всеми силами оттянуть этот момент. В моих глазах тоже набухли слезы, но я сдержался. Не пристало пацану плакать. Это в меня вбили еще в детстве. Пройдет много времени, прежде чем я избавлюсь от глупых стереотипов.

– Тём, а мы когда-нибудь еще увидимся? – тихо спросила Алёнка, прижавшись ко мне. Я погладил её по голове и чмокнул в макушку. – Ну, я в Москву уеду. Вдруг и ты решишь тут не оставаться.

– Думаю, да. Увидимся, – ответил я. Она отстранилась на миг, недоверчиво посмотрела на меня и криво улыбнулась.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Эпилог

Июль 2011 года.

Спустя одиннадцать лет я вернулся в родной город. Отпуск, давно отложенная поездка к родителям, и вот я выхожу из поезда, закидывая за спину рюкзак и смотря на здание вокзала. Он, казалось, ничуть не изменился, когда я уезжал отсюда одиннадцать лет назад. Разве что потемнел от времени, да часы на башенке остановились. В остальном он был все тем же старым вокзалом, с которого я, вчерашний школьник, отправлялся в Питер, чтобы попробовать поступить в институт. И который еще не догадывался, что поступит, отучится и найдет в городе на Неве работу и новый дом.

Но стоило выйти из поезда, как сразу нахлынули воспоминания. Яркие, радостные и темные, грустные. Я вспомнил плачущую маму, которая промокала глаза платочком, и папку, который хорохорился и шутил, но в конце тоже пустил слезу. Вспомнил, как смотрел в окно и гадал, что меня ждет в новом городе. Я так отчаянно хотел покинуть родной город, что заранее полюбил чужой, который и стал моим новым домом.

Проезжая на троллейбусе по знакомым улицам, я невольно улыбался, но часто улыбка сменялась растерянностью. Мысли, которым я не мог приказывать, то напоминали о себе яркими пятнами, то резко наливались чернилами. Я видел места, которые вызывали конфликт: я не знал, радоваться мне или грустить. А призраки воспоминаний бледными тенями и глухими голосами стремились его усугубить.

Когда я вошел в свой двор, грусть на мгновение сменилась радостью. Я шел по потрескавшемуся асфальту медленно, словно хотел заново наполнить красками вид своего двора, который потускнел в моих воспоминаниях. Пусть двор зарос травой и сорняками, но памятное мне все равно осталось. Порой даже возникают в голове какие-то звуки: то детский смех, то крики соседок, то мамин голос, зовущий меня ужинать. Бледные призраки прошлого, от которых не убежать.

– Привет, дядь Олеж, – улыбнулся я, увидев Олега Кузнеца на лавочке у второго подъезда.

– Привет-привет, кто бы ты ни был, – басит он. Борода седая, волосы белые, как снег, а глаза мутные.

– Артём Воронин. Помните. Сосед ваш. С первого подъезда, – ответил я, поняв, что старик давно уже не видит.

– А как же, – смеется он. – Извиняй, Тёмка. По голосу-то и не узнал. Взрослый слишком, а я тебя мальком помню.

– Как вы?

– Да как, нормально. Глаза, бляди, отказали, зато нос теперь все чует, да уши спать мешают, – хохотнул он, смотря поверх моей головы. – Ты к родителям-чи приехал?

– Ага.

– Ну так беги. Хули ты со мной тут лясы точишь. Сказок ждешь?

Я улыбнулся и, вздохнув, пошел дальше.