Уроды

Поднимаюсь по ступенькам на второй этаж, рассматривая стены. «Мафон – пидор», «Ворона – лох», «Галя Два Пальца любит ебаца», «Оля и Катя = подруги», а чуть ниже Оли приписка – «Сука лысая лобастая». Старые надписи вновь ворошат прошлое, откапывая то, что я пытался забыть. Но подъезд чист, нет пакетов с засохшим клеем, шприцов в углах и бычков на полу.

Родители поставили новую дверь, металлическую. Я же помню нашу старую: деревянную, выкрашенную зеленой краской. Новая кажется чужой и холодной, как надгробная плита, под которой спрятано тепло родного дома. Кнопка звонка и знакомая дребезжащая трель после нажатия на неё.

– Тёмка, сыночек!

– О, вымахал! – папа и мама, перебивая друг друга, лезут обниматься, душат слезами и объятиями. А я просто молчу, вдыхая запах пирожков и горячего супа, который мама сварила к моему приезду. – Заходи, заходи. Валя! Ну дай ты робёнку раздеться. Залила всего, сушить щас будем. Не? Ладно, иди обними папку-то. Ох! Да не так крепко-то, а то весь дух выжмешь, чай не молодой папка уже. Заходи, заходи.

*****

– Да я так матери и сказал, – хмыкнул папка, когда мы поели и он, налив себе и мне по стопке наливки, закурил «Приму». Я вытащил свою пачку, на что папка сразу рассмеялся. – Там же как. Закончил институт, и сразу распределение. В нормальную хоть школу попал? А то по телефону вроде рассказывал, да я забыл уже. Память, как у Пинг-Понга вашего ебанутого. Он тут на днях жопой на забор у ПТУ напоролся. Так и провисел три часа, пока его не сняли. Дети слабоумные уже в яйцах пищат, а он все туда же. Лазит хуй знает где. Так, что со школой, Тёмка?

– Да, со школой повезло, – ответил я, закуривая сигарету. Дым щекочет горло, но мне дико непривычно курить при родителях. Однако курить хочется. В поезде особо не покуришь, проводницы гоняют из тамбура. – В новую попал. Туда как раз молодых спецов стараются брать и все идеи тщательно рассматривают, а не прячут в дальний ящик.

– А детки как?

– Ребята хорошие, – улыбнулся я. – Мне в том году впервые класс под работу дали. Есть хулиганы, конечно, но это поправимо. Приезжайте, устрою вам экскурсию.

– Куда там, Тёмка! – буркнул папка. – Но когда-нибудь точно заедем. А сейчас извиняй. Огороды у нас тут, зимовки…

– Да я понимаю, пап, – улыбнулся я, но папа вдруг посерьезнел. – Чего губу надул?

– Ты встречал кого из дворовых-то? – спросил он.

– Ага. Олега Кузнеца. На лавке сидел. Слепой, а шутки все те же.

– Да ему хоть что. Ослеп, а здоровее всех здоровых, – усмехнулся папка. – Я про друзей твоих.

– Каких? – под сердцем кольнуло, но я сумел восстановить дыхание и уставился на отца.

– Дык этот, долбоеб-то. Махон, Мафон… хуй знает, как его там звали.

– Мафон. А что с ним? – выдохнул я.

– Дык загнулся, мудень, – просто ответил папка. – Ты вот укатил, а он через два года надышался чем-то, да в сугробе уснул. И не проснулся. Нашли его через два дня, а он черный весь, как негра! Гнилой, поди был…

– Хватит тут об этом. Не грузи ребенка с дороги ужасами своими! – буркнула мама и поставила передо мной тарелку с пирожками. – Ешь, Тёмка. Похудел-то…

– Ничо не похудел. Вырос, возмужал. Шо ему теперь, как учителям его, жопу наедать? Захочет – съест. Накати лучше, мать, наливки. Хорошая вышла.

– А ты не привыкай. Наливку ему. Чего тебе доктор сказал? Рюмку на ночь, не больше. А ты? Вторую уже высадил.

– Ой, на аспиде-то женился, – ворчит папка, за что тут же получает по голове полотенцем. – Вишь, сын?

– Вижу, – усмехнулся я, беря с тарелки пирожок и подходя к окну. В глаза сразу бросились окна Алёнкиной квартиры на пятом этаже. – Огурцовы тут еще живут?

– Не, куда там. Алёнка Натаху через лет пять после твоего отъезда в Москву забрала. Квартиру продали, вроде. Да тут половина новых живет. Старые или сдохли, или уехали, – отмахнулся отец. – А вы чего? Письма друг другу не пишете?

– Нет, – хмыкнул я, доедая пирожок. Родители переглянулись, но промолчали. – Я писал ей, но ответа не получил… Ладно, пойду прогуляюсь. Устал в поезде валяться. Вы не против?

– Пойди, конечно. Ноги разомни, а я пока ужин приготовлю.

– Ма. Я только поел. Не надо, – улыбнулся я, но разве это когда-нибудь останавливало родителей. – Вещи закину в комнату и пойду.

– Наш дом – твой дом. Продуктов только своих купи, – буркнул папка, утыкаясь в газету, за что опять получил полотенцем по спине. – Ну чего опять?

– Ничего. Вечно свои шутки шутишь, – мама ворчит недолго, и скоро тишину квартиры нарушает их смех. А я, взяв сумку, отправился в свою комнату.

В комнате все точно так же, как и в тот день, когда я уехал. Кровать аккуратно застелена, на столе стопка книжек, слегка пыльных: «Властелин колец», Энтони Пирс, Роберт Говард. В первом ящике лежит мой старенький плеер и кассеты, которые когда-то записывал Нефор. На коробках наклейки с моими каракулями: «Metal», «Cannibal corpse», «Autumn», «Butterfly Temple». А в другом ящике тетрадка в темно-синей обложке. Там же, куда я её положил, уезжая и не рискуя брать с собой воспоминания.