Урок

«Суббота, 4 сентября. Как мне не везет. Прошли весна и лето, а я так и не порыбачил. То дожди и вода мутная, большая, то вода падает и только начнет очищаться – снова дождь, грязь и та же вода. Только и рыбацкого удовольствия, что подготовка к рыбалке: ремонт удочек, изготовление новых лесок и поводков, отливка грузиков, выправление крючков...»

В конце этой записи, как всегда, стоит: «Продолжение следует». Но дальше страницы – пусты...

Детыненко вел этот дневник во многом потому, что не мог сидеть без дела. «Человек должен чем-то заниматься,– писал он,– что-то производить, планировать на завтра. А если у него ничего нет, это смерть».

Вот запись о том, как давались ему строки: «Это – труд. И тяжелый. Во-первых, потому, что мне не только неудобно, но и больно писать. А во-вторых, у меня нередко руки схватывает судорога, и я иногда по полчаса выправляю пальцы, чтобы снова писать». И ни разу Детыненко не облегчил свою рабочую участь, ни разу не написал в дневнике «П. Е.». Везде – Прасковья Ефимовна.

...На столе – дневник, неоконченные рукописи, газеты давних дней. Все как при нем. За окном, в гулком дворе, лай овчарки, могучий, раскатистый, как взрывы. Это – его Барс.

Прасковью Ефимовну я в больнице не застал.

– Рабочий день кончился,– объяснила сестричка в приемном покое.– Сердюк в магазин пошла, будет там – 15 минут, на почту зайдет – еще 10 минут, заглянет в больницу и – домой.

К чему эта аптечная точность, расчет? Оказалось, Сердюк по своей доброй воле дежурит всю эту неделю после работы, и каждый ее шаг должен быть на виду. Не одна она это делает. Штатным расписанием дежурный врач-инфекционист не предусмотрен. Между тем их отделение – единственное инфекционное учреждение в Ужгороде и потому обслуживает всех – и городскую больницу, и диспансер, и роддом, и детскую больницу, и так далее. Дежурят пять врачей-инфекционистов по очереди круглые сутки, на общественных началах.

Мы разговаривали с Прасковьей Ефимовной допоздна. Впрочем, этот вечерний, после работы, отдых ей не в отдых и разговор обрывается, путается... Она вздрагивает при малейшем шуме проходящих за окном машин: не «скорая» ли, не за ней ли?.. Вот раньше был рядом сын и было спокойнее: Женя научился точно различать шум мотора «скорой помощи» на улице. Он ей говорил: «Спи, если что,– я разбужу». Сейчас сын во Львове, учится.

– Дежурства дежурствами,– говорит она,– но тут у меня вся улица и весь район. У нас, знаете, живут и чехи, и словаки, и венгры, и цыгане, и евреи, и русские, и украинцы. Приходят знакомые, знакомые знакомых, тех, кого 15–20 лет назад лечила, их дети, внуки... Ева Ильинична Иванова, учительница, болела когда-то. Потом Таню и Тамару – детей ее лечила, теперь уже за внучатами смотрю... Привыкли – вроде как домашний доктор. Голова болит или аппендицит – все ко мне идут. Тут нет дома, в котором бы не была. Впрочем, все взаимно, все взаимно – так наша жизнь устроена. Когда мы с Иваном Петровичем – это муж мой, техником станции переливания крови работает – когда мы с ним по командировкам разъезжали, сына нашего соседи воспитывали: Ольга Свида с мужем – Василием Ивановичем...

Вспомнила вдруг о Детыненко.

– У меня в жизни второй случай такой. Сельский учитель из Тячевского района сына привез. Три годика. Цирроз печени. Когда людей лечишь, они уже становятся своими, близкими. Да, так вот, возвращалась я с работы домой, вижу – мальчика хоронят... Не могу.. свернула в сторону. Отца боялась встретить. А он сам потом в больницу пришел и в книгу отзывов – благодарность мне... Давно это было, я еще молодой была.

Трудно. Но было еще трудней. Трое их росло без отца. В войну девчонкой ушла на фронт. Лейтенант медицинской службы, старшая операционная сестра и комсорг госпиталя. Выносили раненых из вагонов и барж на Волге, мыли и кормили их, писали письма матерям и женам раненых, пилили дрова в лесу, чтобы обогреть палаты.

После войны комиссар госпиталя, майор Савченко, ее и еще четверых фронтовичек сам повез в Ужгород, в университет, на медицинский факультет. Взял для каждой по матрацу, одеялу и тумбочке – все госпитальное, списанное, повез как приданое.

Все пятеро поступили. Шинели зеленые девушки покрасили в черный цвет, так и ходили в университет – в черных «пальто» с зелеными разводами и кирзовых сапогах.

На третьем курсе получили от Савченко последнее письмо: «Девочки, милые,– писал он из Рыбинска,– у меня саркома. Вот если бы вы успели выучиться, уж вы-то меня бы вылечили...»

Ее выпуск был первым советским выпуском закарпатских медиков. Сложное время. Жили ныне рядом недавние батраки и кулаки. Люди разных национальностей, взглядов, характеров, вероисповеданий. Она исповедовала – подвижничество. Подвижничество – суть творения любой науки, искусства, медицины особенно, так она считала.