Урок

Между тем у красоты характер коварный. То, что вызывает у заезжего туристическое наслаждение и даже восторг, для Захарова и его товарищей таит немалую опасность. Попробуй посадить вертолет на заманчивый ярко-зеленый ковер тундры, который так хорошо смотрится сверху,– можно погибнуть вместе с машиной: болото. Даже на сопках и горах до трех километров есть болота. А как приземлиться на живописные скалы, тем более если геологов или вулканологов нужно доставить как можно ближе к месту событий?

Чтобы такая природа ответила на твою любовь взаимностью, надо быть преданным этому краю – годы, десятилетия. Как, скажем, Захаров, Стещенко, Самарский, Наумов. Их знает, без преувеличения, вся Камчатка – от северного села Аянки до южного мыса Лопатки. На склонах гор, в ущельях, в океане на рыболовецких судах – всюду вертолетчики. самые желанные гости. По снежному насту, по лесной просеке, по песчаному берегу залива навстречу вертолету бегут бегом, словно могут опоздать, и взрослые, и дети. Это понять нетрудно. Представьте, какое-то глухое, отрезанное от мира оленье пастбище, запасы продовольствия на исходе. И сюда пробивается, наконец, в непогоду долгожданный вертолет. А если матери привозят письмо от сына, который служит в армии где-то за тысячи километров? Разве не праздник? Я уж не говорю – доставляют Стещенко или Наумов врача к тяжелобольному...

Их считают родными.

После стольких лет верности Камчатке и здешняя коварная природа полюбила их, она теперь с ними заодно.

Как, например, определить при посадке направление ветра? Тополь подскажет. У него листья легкие, сверху зеленые, а подошва белая. Если даже ветерок метра три-четыре в секунду, они трепещут, опрокидываются. Значит, зеленые листья – с подветренной стороны, а с наветренной – светлые. Это крайне важно: лететь лучше при попутном ветре, но садиться, как и взлетать, нужно непременно против ветра, иначе опрокинешь машину.

И силу ветра тоже определить можно: 7–10 метров в секунду – верхушки березок загибаются, до 15 метров – уже кедрач волнуется.

Вот, скажем, ольха растет, а в стороне – береза. Куда вертолет посадить? Березка направляет: сюда, возле меня. Потому что там, где ольха, там сыро. Ну, а в тундре трава подскажет: надо садиться там, где трава порыжее, там сухо. Это и есть – визуальное наблюдение.

– Я по Камчатке куда угодно лечу, как по железной дороге еду,– сказал Захаров.– Каждую ложбинку, каждую сопку, каждый выступ знаю. За двадцать-то лет...

Это, наверное, счастье: знать, что в ответ на твою верность и тебя все вокруг понимают и верны тебе – и природа, и люди, все.

Мы садились и в дождь, и в ветер – на голые скалы, в ущелья, в долины рек...

Камчатка – край огромных, еще не до конца изведанных месторождений, потенциал ее велик. Но не только перспективой богата она. Камчатка сегодняшняя – это большой научный и промышленно-хозяйственный комплекс. Достаточно сказать, что она дает в среднем 10 процентов всей рыбы, добываемой в стране, 15 процентов всех консервов. А знаменитая пушнина? Велико ныне и строительство – жилищное, промышленно-хозяйственное, по сути дела весь полуостров – огромная строительная площадка.

Как же выполняет свой план малая авиация, от которой в такой зависимости вся жизнь Камчатки? План ее разнообразен и велик – перевозка народнохозяйственных грузов (ежегодно – тысячи тонн), почты (сотни тонн), пассажирские перевозки (десятки тысяч человек), отдельный план применения авиации в сельском хозяйстве (на десятках тысяч гектаров). При всем этом не забыты, конечно, рентабельность, экономия горючего и так далее.

С экипажем Владимира Петровича Самарского (второй пилот Валентин Тихонов, бортмеханик Алексей Дивнич) мы приземлились на живописную ярко-красную брусничную поляну в окружении буйной травы. Вертолет, извергая рев и ветер, завис в полуметре от земли, Дивнич мигом спрыгнул, попробовал ногами землю и показал большой палец: нормально. Самарский посадил вертолет.

– Сорок пять секунд вам! – крикнул он геологам и сам кинулся помогать им Летели в машину какие-то тюки, узлы, железо, мешки, кровати. Вскочив в багажный отсек, командир принимал тяжелые ящики с горными породами – пробой, распихивал, растаскивал их по углам. Командир этим заниматься не должен, но он экономил секунды. И когда последний ящик был заброшен, Самарский, заглушая рев мотора, молодецки-пронзительно свистнул и свел ладони лодочкой, показывая Дивничу: закрывай задние створки, поехали. Все это уже на ходу, когда он стремительно шел к штурвалу,– лихой у Самарского был вид: белоснежная рубашка взмокла, волосы прилипли ко лбу, но – при галстучке.

Самарский, конечно, ас – куда там! В безлесных горах или зимой трудно определять направление и силу ветра, пилоты запускают ракету, дым стелется и все становится ясно. Так вот Самарский, говорили мне, ракетницей никогда в жизни не пользовался: по поведению вертолета определяет все. На него идут персональные заявки из геологических партий: «Пока Самарский в Мильково, вышлите его для вывозки проб из труднодоступных районов».