Урок

Где-то в середине – в конце нашего знакомства Сахарова сама предложила, посоветовала мне поговорить с Надей. Я отказался. И за все одиннадцать дней не спросил ее ни о чем. Это единственное, что я мог сделать для Нади в Перми как журналист.

Девочка и педагог – они совершенно различны, но в характере Нади отражается и характер Сахаровой. Это ведь она говорит своим ученицам: человек может быть замкнутым или общительным, спокойным или горячим – не в этом суть. Он всегда должен быть искренним. Это принцип Сахаровой – и житейский, и сценический.

Подумалось вот о чем. Надя всего трижды танцевала «Жизель», и каждый раз это стоило хлопот, нервов. Вначале ее пригласили на концерт в соседний Свердловск (был юбилей города), потом – в Чувашию (республике вручали орден), потом – в Киев... И каждый раз она попадала к себе на «Жизель» с трапа самолета. А в самой Перми, в области – как юбилей завода, так Павлову на сцену. И это – бесконечно. Даже перед государственными экзаменами пришла настоятельная просьба из Москвы – концерт.

И если уж Сахарова, с ее железной волей, хваткой и силой, разводит руками: что делать? – значит, надо, пока еще не поздно, задуматься – Надя ведь еще ребенок.

С Людмилой Павловной так уж у нас сложились отношения, что я бывал у нее на всех репетициях и уроках, и каждый буквально вечер мы бродили по городу. И уже по-другому относился я теперь к ее резким словам. Потому что есть слова и есть – поступки, и я их увидел. Как-то Надя простудилась. Сахарова забрала ее из общежития к себе домой. Уложила, ставила компрессы, грелки....

А когда после конкурса в Москве Наде предложили поехать в Америку вместе с труппой Большого театра, Людмила Павловна пришла в министерство:

– Мы не поедем. Наде надо отдохнуть.

С трудом уговорили Сахарову: и там вы сможете ее поберечь. Командовать ею будете только вы.

Поехали, но... Сахарова увидела вдруг, что Надя все-таки устала, и хотя им предлагали там великолепные условия для отдыха, она, Сахарова, до окончания гастролей увезла Надю из Нью-Йорка. В Сочи.

Это я узнал от других. Сама-то Людмила Павловна иначе об этом рассказывала.

– ...А после конкурса в Москве я со своим ребенком в Америку махнула.

Рядом идет дочь Сахаровой Ира, и я киваю на нее:

– А что, она тоже с вами ездила.

– Нет, я имею в виду Надьку мою. А потом мы с детьми в отпуск уехали...

– С какими детьми,– окончательно путаюсь я,– с вашими или училищными?

– И с теми, и с другими. Надя с Олей Ченчиковой поехали, и Иру с Сашей я прихватила.

Надя – избранница Сахаровой? Не знаю. Все, что она делает для нее,– не в ущерб другим ученицам. И задания, и спрос одинаковы. Поехала с ними двумя отдыхать на юг? «Но они же обе устали от конкурса, а остальные девочки все лето отдыхали».

Любовь Сахаровой к Наде сродни материнской. Но мудрее материнской, потому что эта любовь ни на секунду не бывает слепой. И в этом тоже грань таланта педагога. Поясню. Бесплодных земель не бывает – это известно. Однако известно и то, что, родившись в далеких землях, юные таланты спешили на воспитание в Москву, как в балетную Мекку. Когда же Наде предложили закончить училище в Москве, а Сахаровой – вести курс учеников, они не поехали. Сахарова настаивает: Надя должна на год-два остаться в Перми. Почувствовать себя, утвердиться.

О последних зарубежных поездках в скобках не расскажешь. Тем более, что перекрестились там пути двух балетных однофамилиц.

Незабвенная, светлой памяти Анна Павлова. Ее «Умирающий лебедь» вошел в историю как символ творчества балерины. Изнуренная кабальными контрактами, не имела она ни сна, ни отдыха. В отпуск? Что вы, отвечала она друзьям, это немыслимо, я разорюсь. Если я не имею времени жить, то уж умирать я должна только на ходу, на ногах...

В Гааге случился легкий насморк, он стремительно перешел в воспаление легких. В три дня Анны Павловой не стало.

В этот январский день 1931 года в другом конце Европы, в Лондоне, в театре «Аполлон» начался обычный балетный спектакль. Когда пришло печальное известие, на сцену вышел дирижер и неожиданно объявил: «Сейчас оркестр исполнит «Умирающего лебедя»... В память Анны Павловой». И весь зал встал. И поднялся занавес. И на темной сцене под музыку задвигалось световое пятно прожектора, в точности повторяя движения балерины. Зал стоял и молчал, пока не затих последний такт.

Летом 1973 года другая Павлова приехала в Голландию. Импресарио потребовал жесткий контракт. «Надя устала,– ответила Сахарова,– она еще ребенок».– «Но наша фирма понесет убытки от простоя».– «А если с девочкой что-нибудь случится?!»

Тем же летом нашу труппу встречал в Америке знаменитый Сол Юрок – «импресарио № 1». Это он когда-то впервые вывез за океан Шаляпина, это он когда-то организовал гастроли русского балета в Америке и впервые показал заокеанскому зрителю Анну Павлову. И вот теперь встречал – Надю. Как человек, знающий цену великому искусству, он не делал никаких сравнений. Он лишь сказал Сахаровой перед прощанием:

– Я уже все в жизни видел. Все! Теперь мне нужно только одно... еще раз увидеть Надю.

До второй встречи он не дожил.