Урок

Но окрыленность первоначальной уверенности в том, что это не только возможно, но и легкодостижимо, стоит захотеть и постараться, тем не менее удивительна, ибо начал дело внук, доказательствами не располагая (не появились они и потом, несмотря на бешеный расход молодой энергии), зато располагал он солидно-научными оборотами: «деградация личности», «постоянные колебания интеллекта», — может быть, верил в их магическую силу? Он рос в интеллигентной семье: бабушка — академик, родная мать (первая жена «покойного безумца») — доктор медицинских наук, — и соответствующие высокоумные термины, видимо, усвоил с детства, как и веру в их абсолютно магическое действие.

Первая посмертная судебно-психиатрическая экспертиза, назначенная судом, после весьма скрупулезного исследования всех медицинских материалов, отражающих жизнь покойного родителя от первых до последних дней, решила, что был он человеком совершенно нормальным, полностью отвечающим за собственные действия, дееспособность его ни малейших сомнений не вызывает. Он был, написано в заключении, «интеллектуально активен и эмоционально адекватен». Однако эти тоже достаточно магические формулы на истца, то бишь на сына покойного (надо же, несумасшедшего родителя!), магического действия не оказали. Он пишет новое ходатайство о новой — на высочайшем уровне — судебно-психиатрической экспертизе и одновременно настаивает, чтобы суд опросил некоторых очевидцев безумия покойного родителя. Ходатайства были написаны по всей форме, с развернутой юридической аргументацией, и удовлетворены.

И вот перед судом стоит милая, патриархальная старушка, не понимающая полностью, чего от нее хотят, и жаждущая одного — быть честной и ни в чем не солгать. Она жила у бабушки несколько лет домработницей. Теперь отдыхает, оттаивая душой от городской жизни, в далекой северной деревне. Истец выписал ее оттуда ради выступления в суде.

У Горького есть рассказ «Человек наедине с собой» — писатель показывает, как нелепо, загадочно, смешно ведут себя иногда архинормальные люди, когда им кажется, что их никто не видит. Покойный родитель истца часто по нездоровью оставался дома один и был убежден, что его никто не видит, и вел себя, как ведут «люди наедине с собой». Но его видели домработницы. Он, будучи человеком сосредоточенным, замкнутым, порой их не замечал. Они его замечали.

— Ну, что вам рассказать по существу… — тихо углубляется она, зажмурившись, в воспоминания. — Сидел, бывало, один, обратишься к нему, ну, об обеде, — не отвечает: читал или думал. Ну, думал — это понятно, думающий человек — отключенный от жизни, а читал вот — непонятно, читал вверх ногами.

— То есть как вверх ногами? — недоумевает судья.

— Не сам вверх ногами, не сам, — радуется старушка, — это я потом у йога работала, тот действительно самолично стоял и при этом об обеде со мной говорил, а наш книгу вверх ногами держит… Подойдешь через час — он также сидит вверх ногами.

— Вы опять, конечно, с книге? — уточняет судья, ибо если не уточнить сейчас потом, когда старушка уедет к себе в деревню, докажи что она имела в виду…

— Я о книге, конечно, — нехотя соглашается она, — но когда поглядишь на это цельными днями, кажется, что он и сам вверх ногами сидит.

— Но ведь не сидел же? — настаивает судья. — Наверное, читал, задумался, ушел в себя…

— Это верно, — соглашается старушка. — Ушел. И не вернулся…

Потом вызывают одного из соседей по дому — живет этажом выше. Он подходит к судебному столу, четко печатая шаг, несмотря на почтенные годы, лицо в резких морщинах бесстрастно и сурово.

— Расскажите, пожалуйста, суду…

— Доложу. Узнал я о том, что они поженились, родитель его, стало быть, с новой супругой…

— Когда это было? — уточняет судья.

— Пять лет четыре месяца назад, — без запинки отвечает сосед. — Решил по-соседски поздравить их, как говорится, с законным… Ну, отворил он мне, в то время молодой, а ныне покойник, я честь по чести, по полной форме, а он в ответ замычал…

Оба адвоката — истца и ответчицы — резко встрепенулись.

— Замычал?! — воскликнул адвокат истца. — Это странно. Это… это… это… — Он не нашел определения и замолчал.

— А может, он не мычал, а напевал, был во власти музыки и… — попытался воспользоваться второй адвокат замешательством коллеги.

— Это что же, — обиделся сосед с верхнего этажа, — я музыки от мычания отличить не могу? А ежели это одно и то же, то давайте распустим духовые оркестры и заменим их коровами…

Судьи сидели, опустив головы низко-низко.