Урок анатомии. Пражская оргия

Сижу на длинной скамье в коридоре у вокзального кафе, жду Гробека. Может, студент ждал меня и, отчаявшись, ушел, может, его замели, а может, это вовсе был не студент, а провокатор, нацепивший жидкую бороденку и поношенную суконную куртку, — в общем, его нет.

На тот случай, если он решил дождаться меня в кафе подальше от пытливых глаз агентов в штатском, патрулирующих коридоры, я вхожу в кафе и оглядываюсь: большое запущенное помещение, грязное, душное, отталкивающее. На залатанных, обтерханных скатертях теснятся пивные кружки, над ними нависают коротко обстриженные мужчины в серых с черным спецовках, они окутаны сигаретным дымом и скупо цедят слова. Возвращаются с ночной смены, а может, заправляются перед выходом на работу. По их лицам понятно, что не все слушали президента, когда он три часа распинался по телевизору и увещевал народ пить поменьше.

Пятьдесят или около того столиков обслуживают два официанта в грязных белых куртках, оба пожилые и неторопливые. Если, как считает Ольга, одна половина страны стучит на другую половину, то велики шансы, что по меньшей мере один из них работает на полицию. (Я становлюсь законченным параноиком или просто начинаю вникать в суть дела?) Перехожу на немецкий и заказываю кофе.

При взгляде на этих рабочих с пивом мне вспоминается Болотка — теперь, когда закрыли его театр, он работает уборщиком в музее. «Вот так, — объясняет Болотка, — у нас сейчас обстоят дела. Писатели, учителя и инженеры-конструкторы занимаются черной работой, а у руля стоят алкаши и ворюги. Полмиллиона человек уволены. Всем заправляют алкаши и ворюги. Они лучше находят общий язык с русскими». Пытаюсь представить себе Стайрона[61], моющего стаканы в баре Пенсильванского вокзала, Сьюзен Сонтаг[62], заворачивающую булочки в бродвейской пекарне, Гора Видала[63], на велосипеде развозящего по Квинсу салями для школьных завтраков — смотрю на загаженный пол и вижу себя с щеткой в руках.

Кто-то таращится на меня за соседним столиком, а я сижу и продолжаю прикидывать размеры пола, а также к чему нежданно-негаданно может привести искусство. Вспоминаю актрису Еву Калинову — как за роль Анны Франк ее взашей прогнали со сцены, как дух этой еврейской святой обернулся для нее демоном-преследователем.

Анна Франк — проклятие и позорное клеймо! Да, с книгами можно сделать что угодно, даже невиннейшую из них можно превратить в оружие, причем не только в их руках, но и наших с вами. Живи Ева Калинова в Нью-Джерси, ей бы тоже хотелось, чтобы Анна Франк не погибла так ужасно; но, родившись, подобно Анне Франк, не на том континенте не в то время, она могла желать лишь одного — чтобы эта еврейская девочка с ее дневником вообще не существовала.

Солнце останавливали словом? Ситуация здесь доказывает, что самых невежественных своих читателей книга остановить не в силах.

Когда я встаю, чтобы уйти, молодой рабочий, что таращился на меня за соседним столиком, поднимается и идет следом.