Урок анатомии. Пражская оргия

В Советский Союз. Предположим, меня сажают на самолет «Аэрофлота» и, скажем, ближайшим рейсом выпроваживают из Праги. Предположим, меня отсюда не выпустят? Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Натан Цукерман обнаружил, что он у себя в постели превратился в уборщика железнодорожного кафе. Ему показывают петиции, и он может их подписывать или не подписывать; задают вопросы, и на них можно отвечать или не отвечать; у него есть враги, и их можно презирать, друзья — они будут утешать, почта до него не доходит, к телефону доступа нет, кругом доносчики, разложение, предательства, угрозы, у него есть даже своего рода свобода, властями, впрочем, не признаваемая, он лишний человек — ни дел, ни обязанностей, и живется ему так же хорошо, как в Дантовом аду; в довершение всего, для пущего фарса, имеется Новак, этот плевок в лицо культуры: стоит ему проснуться и осознать, где он находится и во что превратился, как он сразу начинает грязно ругаться и остановиться не может.

Прерываю молчание.

— Господин министр, я американский подданный. Я хочу знать, что происходит. Зачем здесь эти полицейские? Я не совершил никакого преступления.

— Вы совершили целый ряд преступлений, и за каждое из них можете получить до двадцати лет тюремного заключения.

— Я требую, чтобы меня отвезли в американское посольство.

— Давайте я все же расскажу, что сказал Брежнев господину Дубчеку и о чем господин Болотка, распространяясь о размерах своего сексуального органа, вам рассказать не удосужился. Первое, нашу чешскую интеллигенцию он планировал массово депортировать в Сибирь; второе, Чехословакия стала бы советской республикой; третье, преподавание в школах велось бы на русском языке. Через двадцать лет никто бы и не вспомнил, что была такая страна Чехословакия. Это вам не Соединенные Штаты Америки, где любой выверт мысли становится поводом для литературного произведения, где нет ни таких понятий, как приличия, благопристойность, стыд, ни малейшего уважения к моральным принципам простого трудового народа. Мы маленькая страна, нас всего пятнадцать миллионов, и мы всегда зависели от доброй воли любого могущественного соседа. Чехи, которые разжигают недовольство нашего могущественного соседа, не патриоты, нет, — враги. И восхищения не заслуживают. А вот кто заслуживает его в этой стране, так это люди вроде моего отца. Знаете, кто в Чехословакии достоин уважения? Мой отец! Я восхищаюсь своим стариком, и есть за что. Я горжусь этим маленьким человеком.

А твой отец, гордится ли он тобой, считает ли он тебя достойным человеком? Сам себя Новак безусловно таковым считает — и точно знает: таким должен быть каждый. Одно из другого вытекает.