Урок ловиласки

— Говорить можно бесконечно, а время не ждет. Внимание. Упражнение три, способ «опасный», цель урока — извести негатив от первоболи для последующей счастливой встречи с мужьями. Показываю!

Никто охнуть не успел. Только я. «Ох!» — и выпал из сознания, как кошелек из профессионально взрезанной сумки.

Включение пятое Стирка

Вечно вторая при ком-то, Варвара и в этом походе оказалась в роли моего заместителя, а не командиром. Хотя местные законы настаивали на обратном. Но ее устраивало. Власти она не утратила, а ответственности не несла. Зато превосходно пользовалась организаторским талантом — в сочетании с врожденным интриганством. В умениях ее матери вертеть ситуацией я убеждался не раз, а дочка прекрасно переняла науку добиваться целей обходным путем, нежданно для остальных участников процесса.

Когда мы только разбивали лагерь в этом уютном местечке, будущая преподавательница уже плела козни, строя планы внутри планов и заставляя окружающих действовать по своему хотению. Проведенная игра по сплочению команды имела подозрительные причины и окончилась не совсем ожидаемым результатом. Варвару это не удручило. В ее красивой светловолосой головушке уже зрел другой план.

Когда в образе человолчьей стаи мы изгнали неприятеля (наверное, позднее все же расскажу об этом событии подробнее), меня, за которым следовали вновь ставшие двуногими Варвара, Майя и Ярослава, встретил восторженный гомон — искренний, ликующий, с юморным подкалыванием и задоринкой:

— Наш четвероногий защитник! Гроза крепостных! Да здравствует человолк Чапа — лучший командир среди человолков, и лучший человолк среди командиров! Хвала командиру! Алле хвала за такого командира!

Возвращение вышло триумфальным. Косясь и посмеиваясь, одевшиеся ученицы воздавали нам хвалу, а затем, словно сговорившись, скопом бросились на меня. Конечно, сговорились. Как ни отбивался, я оказался схваченным, пятнадцать всегда поборют одного, если этот один не имеет права убить или покалечить напавших. Меня принялись качать, три прибывших со мной соратницы тоже подключились. Особенно усердствовала Варвара.

— Ра-аз… два-а… три-и… — скандировал забавлявшийся хор.

Я подлетал и падал в подставленное море рук.

— Четы-ыре… пя-ать… ше-эсть…

Меня переворачивали в воздухе, подкидывая то так, то эдак.

— Се…

Кто-то не удержал, кольцо рук прорвалось. Хорошо, обошлось сотрясением земли, а не мозга.

— Аааа-а!!! — Проказницы разбежались в разные стороны, едва я начал подниматься.

Варвара, Майя и Ярослава улепетывали вместе со всеми. Где-то за деревьями им отдали одежду. Моя стопка по-прежнему лежала у пригорка. Сквозь деревья за мной наблюдали десятки озорных глаз.

Одеваться пришлось на виду, повернувшись спиной. Жизнь в стае приучила не обращать внимания на подобные мелочи, это ведь мелочи, если не имеют последствий. А какие последствия у веселого подглядывания? Девушки хоть и вышли из детского возраста, но в стадию унылой взрослости не вошли, ребячливость и желание пошалить проглядывали в каждом поступке. Представляю, что творили бы в прежней школе мои одноклассницы, если бы тоже учились одни, без мальчиков. Вплоть до одиннадцатого класса. Затем в институте — без парней. Интуиция и полученное за последнее время знание людей подсказывали, что игривым любопытством, как у местных, дело бы не ограничилось. Ведь «жизнь нужно прожить так, чтобы не было больно за бесцельно прожитые годы».

Ну, любят у нас выдергивать из контекста. И не только у нас, это общемировое заболевание — перевирать масштабное чужое, чтоб подкрепить авторитетным мнением корыстное и куцее свое. А что было у Николая Островского? «Самое дорогое у человека — это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое». В цитировании окончание фразы, как правило, убирали, оно не вписывалось в новые реалии. Зато активно следовали продолжению: «И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-либо трагическая случайность могут прервать ее». Обидно, что призыв к достойной жизни подняли на стяг сиюминутных удовольствий.

Облачившись в замызганные юбку и рубаху, я обул сапоги и опоясался портупеей с оружием.

— Не обижаешься? — Пряча улыбку, ко мне подошла Варвара. — Девочки от радости. От всего сердца.

Позади нее сбилось в кучку виновато переглядывавшееся стадце.

— Понятно, от радости, — ворчливо ответил я. — Не для забавы же, в самом деле.

Вернувшись в рощу у озера, первым делом все бросились к апельсинам. Пальцы рвали, выжимая в подставленный рот, зубы выгрызали мякоть из разодранных половинок, звуки стояли, словно стая волков лакомится человечинкой. Но до чего ж завидно и аппетитно. Разум все еще обиженно бухтел, а рука не удержалась. Сладковатая кислота брызнула в нёбо, обтекла язык, разлилась по пищеводу и подбородку. Остановиться удалось, только откинув третью корку. Тогда я встал посреди полянки, упер руки в бока и выдал во всеуслышание: