Уроки агенту розыска

Метнулся из подворотни безмолвной дворняжкой газетный лист и на нем успел прочесть имена, отчества, фамилии, осужденных скорее всего губревтрибуналом за бандитизм, за мародерство, за укрытие контры, за злостную спекуляцию. Откинул лист и вот он уже под огромным башмаком долговязого парня. За собором сухо треснул выстрел. Взмыли над куполами галки. Маятником шаркает по стене заколоченной булочной разбитая вывеска. Полыхнуло трюмо парикмахерской. Ее владелец, пожалуй, последний в городе частный владелец парикмахерских, старик, изящный и тонкий, что юноша, в очках, атласном халате сидел у окна, уныло, рассматривая мелькающие перед глазами лапти и ботинки, сапоги и краги, босые ноги и штиблеты. Весь этот поток людей вливался за углом в бурлящий и гомонящий Толкучий рынок. Не вынимая руки из кармана он вломился в толпу. Народ тот же: черные, землистые, бронзовые лица, зычные глотки, цепкие руки. Сновали мелкие торговцы в разнос с лотками. На лотках пакетики с сахарином, пачки с махоркой, катушки ниток, какое-то тряпье, ириски дорогие, что и соль.

…В Фандекове, на реке, за домом мельника Семенова есть омут с водоворотами. Кинешь щепку и смотришь, как крутят ее черные маслянистые воронки. То утопят, то выбросят ее невидимые пальцы, протянутые со дна. Наконец отпустят и, вроде как радостная, понесется она на стремнине в тени кустов тальника, камыша, под гибкими и скрипучими лавами. Так и Толкучий рынок занес его сначала в будочку продкомовцев, к сивоусому Ивану Петровичу, покидал потом из конца в конец и, намучив как следует, вытолкнул на улицу. На манер Семена Карповича снял фуражку, вытер потный лоб, а отдышаться не успел — увидел набегающий из-за угла трамвай. Погнался за ним, вскочил на подножку прицепного вагона. Был вагон без стены, накрыт горбатой железной крышей, продырявленной повсюду пулями. Пассажиры стояли плотной стеной, держась руками за металлические стойки, мотались из стороны в сторону, поругивались беззлобно. Спросил бы Яров или Семен Карпович: «Это куда и с какой политикой ты едешь, Пахомов?» Ответил бы: «Мало ли кто в такой толкотне заберется в чужой карман». Или вон как поглядывает рябой парень на женщину, прижавшую кошелку к груди. Значит, дорожит здорово кошелкой, раз так тискает ее. Ему это понятно, а опытному вору и подавно. А уж если по секрету, так больше интересовали сейчас Костю вот эти три венецианские окна небольшого особняка в тесном переулочке. С платформы вагона за занавесками всегда можно увидеть головы, то мужские, то женские, портреты на стенах, плакаты. Только и на этот раз не заметил он Настю. Наверное, сидела она где-то на втором этаже. Проехал трамвай переулочек, остановился на площади, как из ковша воду, выплеснув пассажиров. В разные стороны разошлись все трое: рябой, едва не вприпрыжку, к садику у театра, женщина, все так же прижимая к груди кошелку в дверь часовой мастерской, а он к электротеатру «Рекорд». У запыленного окна снял снова фуражку, причесался гребнем. Увидел свое мутное отражение: высокий парень с почерневшим лицом, в расстегнутой косоворотке, пиджаке. Со стороны смотреть — готовится агент розыска пойти в электротеатр вслед за этими мальчишками и девчушками. Имеет причем полное право Пахомов пойти в кино за здорово живешь. Вот как писал в своем приказе на прошлой неделе Яров:

«Дежурные имеют право присутствовать в кинотеатре бесплатно, остальные агенты, наравне с гражданами города, должны покупать билеты». Очень строгий приказ, удививший, между прочим, агентов розыска. Только нет что-то желания у Пахомова сидеть в кресле и хохотать до коликов в животе на ужимки Макса Линдера. Он идет прочь от электротеатра, он входит снова в этот узенький переулок, открывает дверь облупившегося с фасада особняка. Идет ровным и четким шагом по кафельному полу и вдыхает терпкий аромат лекарств, карболки, уступает дорогу пожилым сестрам милосердия в белых наколках, с красными крестами на пышных, как у монахинь, колпаках. Его оглядывают подозрительно, но не спрашивают. И он их ни о чем не спрашивает, а подымается спокойно по лестнице на второй этаж. Как будто он какой фельдшер из уезда, приехал, чтобы выписать эти вот пахучие лекарства. А на втором этаже первая дверь направо приоткрыта. И в узенькую щель увидел Настю, сидевшую боком за столом. Сидела и слушала как о чем-то рассказывает или же убеждает, или же ругает ее тоже рыжеволосая девушка. Прошел мимо двери и едва не носом уткнулся в ангелочков, вылепленных на стене. Пузатенькие, пухлощекие — они подымались стайками над облаками, подмигивая ему гипсовыми глазками, как бы говорили: «Не робей, парень, иди смело». И как подтолкнули его к полуоткрытой двери. Раскрыл ее, вошел, проговорил бодро:

— Здравствуйте, Настя. Иду по своим делам, гляжу, знакомая сидит, дай, думаю, загляну…