Уроки химии

– О встрече?! – в ужасе переспросил Уолтер. – Но я же тебе говорил… ты помнишь… мы это обсуждали. Тебе нельзя оставаться с Филом наедине. И дело не в том, что я считаю тебя беспомощной; дело в том, что я твой режиссер и всегда считаю за благо… – Он вытащил носовой платок и промокнул им лоб. – Элизабет… – Уолтер понизил голос. – Строго между нами: Фил Лебенсмаль – нехороший человек… ты меня понимаешь? Ему нельзя доверять. У него свой способ решения проблем, который…

– Он меня уволил.

Уолтер побледнел.

– А заодно и тебя.

– Боже мой!

– И весь штат нашей кулинарной передачи.

– Не может быть!

– Он сказал, что ты не сумел прижать меня к ногтю.

Уолтер сделался пепельно-серым.

– Ты должна понимать, – выговорил он, комкая платок. – Мое отношение к Филу тебе известно. Ты знаешь, что я не во всех вопросах с ним согласен. Я когда-нибудь прижимал тебя к ногтю? Не смеши меня. Я когда-нибудь заставлял тебя надевать эти нелепые костюмы? Ни разу. Упрашивал читать бодряческие суфлерские карточки? Ну допустим, и то лишь потому, что сам их сочинял. – Он всплеснул руками. – Вообрази: Фил дал мне две недели – две недели, – чтобы я смог его убедить в действенности твоих возмутительных выходок: показать, как возросло количество зрительских писем и звонков в студию, подтвердить, что в очередь на участие в твоих шоу выстраивается больше народу, чем на все остальные программы, вместе взятые, – только на таких условиях он бы согласился тебя терпеть. Но ты же понимаешь: я не могу ворваться к нему в ритме вальса и заявить: «Фил, она права, а ты не прав». Это равносильно самоубийству. Нет, кто хочет договариваться с Филом, тот должен ублажать его эго, играть по его правилам, говорить то, что он хочет услышать. Ты знаешь, что я имею в виду. Когда ты подняла над головой эту банку супа, я подумал: «Мы в шоколаде». А ты взяла да и ляпнула, что это отрава.

– Потому что так оно и есть.

– Слушай… – сказал Уолтер. – Я живу в реальном мире – в том, где мы говорим и делаем лишь то, что позволяет нам удержаться на своей идиотской работе. Ты хоть представляешь, сколько дерьма вылилось на меня в прошлом году? А как тебе такое известие: спонсоры вот-вот нам откажут.

– Это сказал тебе Фил.

– Да, а вот и уточнение к этому пункту. Никому не интересно, сколько ты получаешь теплых и пушистых писем от телепоклонников, но если спонсоры скажут: «Не нравится нам эта Зотт», все разговоры на этом закончатся. А по сведениям Фила, спонсорам ты не нравишься.

Уолтер засунул носовой платок в карман, встал со стула и принялся наполнять минералкой одноразовый картонный стакан, ожидая, когда булькнет жидкость в трехлитровом баллоне, – этот неприятный звук всегда напоминал, что он язвенник.

– Слушай… – сказал он, массируя живот. – Все это должно остаться между нами, пока я не придумаю что-нибудь дельное. Сколько народу в курсе? Только мы с тобой, правда?

– Я рассказала всей нашей команде.

– Час от часу не легче!

– Думаю, теперь можно с уверенностью сказать, что теперь в курсе весь павильон.

– Час от часу не легче! – повторил он, прикладывая ладонь ко лбу. – Черт тебя побери, Элизабет, каким местом ты думала? Разве ты не знаешь, как полагается себя вести, когда тебе объявили об увольнении? Пункт первый: никогда и никому не говори правду – рассказывай, что выиграла в лотерею, унаследовала ранчо в Вайоминге, получила завидное предложение из Нью-Йорка и так далее. Пункт второй: пока будешь решать, что делать дальше, пей до умопомрачения. Господи! Можно подумать, ты не знакома с племенными обычаями телевизионщиков!

Элизабет отпила еще кофе.

– Ты собираешься выслушать, что произошло, или нет?

– Разве это не все? Есть еще какие-то подробности? – в ужасе спросил он. – Нам грозят конфискацией автомобилей?

Она смотрела на него в упор, и ее обычно безмятежный лоб подернулся легкими морщинами; и тут как по команде Уолтер переключил внимание с себя на нее. Ему стало неловко. Он упустил из виду ключевой момент ее встречи с Филом. Она встречалась с ним наедине.

– Расскажи, – попросил он, превозмогая тошноту. – Расскажи, пожалуйста.

Неужели мужчины в большинстве своем такие, как Фил? По мнению Уолтера, нет. Но делает ли хоть что-нибудь большинство мужчин, включая его самого, для борьбы с такими, как Фил? Нет. Конечно, со стороны так и хочется сказать, что это позорно или малодушно, это может выглядеть постыдным, но, положа руку на сердце, что можно сделать в такой ситуации? Не ввязываться же в драку с такими, как Фил. Во избежание неприятных последствий все просто делают, что им сказано. Все это знают – и все так поступают. Но Элизабет – это не все. Он приложил руку ко лбу, ненавидя каждую кость в своем бесхребетном теле.

– Он к тебе приставал? Ты отбивалась? – зашептал Уолтер.

Элизабет расправила плечи, и подсветка косметического зеркала усилила впечатление ее стойкости. Уолтер со страхом изучал ее лицо, думая, что так выглядела, наверное, Жанна д’Арк перед тем, как под ней вспыхнул хворост.

– Пытался.

– Боже! – вскричал Уолтер и раздавил в кулаке картонный стакан. – Не может быть!

– Спокойно, Уолтер. Он обломался.