– Ты уверена, что он тебе нужен? – всегда спрашивала Мария о мужчине, о котором шла речь, прежде чем прибегнуть к магии. В Нью-Йорке женщина, не обремененная мужем, могла начать новую жизнь по своему усмотрению.
– Уверена, – отвечали обычно женщины, не обращая внимания на неодобрение Марии.
Они прилагали немало усилий, чтобы осуществить свои желания, приезжали к ней под покровом ночи, оставляя съемные комнаты в пансионах или койки в квартирах родственников, чтобы вернуть себе утраченное. Однако изредка попадались и те, кто изменял свое решение и уезжал, не прибегнув к помощи Марии. Попадались среди них и женщины, которые находили тех, кого искали, но возвращались к ней за снадобьем иного толка.
– Он изменился, – говорили они. – Совсем другой человек. Это было ошибкой. Спасите меня, помогите, верните назад мою жизнь.
Фэйт поняла, что любовь – сложная штука, еще до того, как взяла обычай сидеть на ступеньках лестницы, наблюдая, как посетительницы приходят и уходят. Она удивленно качала головой, поражаясь, насколько глупы могут быть человеческие существа. Достаточно взглянуть на этих женщин, готовых выбросить свою жизнь на свалку и оплакивать возлюбленных, приносящих им лишь боль и муку, или на Марию Оуэнс, продолжавшую заниматься тем, что принесло ей горе. Фэйт изучала любовь, но решила, что это не ее дело. У нее на уме было нечто совсем другое.
Прожив в Манхэттене около двух лет, Фэйт очень быстро повзрослела. Теперь она была высокой девушкой с вновь обретенной грацией и холодным устремленным вдаль взглядом. Она по-прежнему вела себя как послушная девочка, но нрав имела отнюдь не кроткий. Фэйт вылезала в окно на Мейден-лейн, как она когда-то делала в Бруклине. Привычки умирают с трудом, а она имела обыкновение поступать так, как ей нравится, даже если для этого приходилось кого-то обманывать.
Она стала практиковать рядом с липовой рощей у ручья Минетта, где неимущие жили в брезентовых палатках и где бедных хоронили, не положив даже камень в память того, что они когда-то ходили по земле. Именно туда привело Фэйт ее ремесло, в лощину, где произрастали папоротники с нее ростом, земля была сырой, а месть казалась легким делом. Фэйт чувствовала ее внутри: месть распространялась от красного пятна на середине ее левой ладони, которое ей не удавалось смыть. Темные места, такие как это, ее притягивали. Здесь не пели птицы, не кричали лягушки, хотя сотни квакш сидели на берегах ручья. Если женщина хотела чего-то, что не могла отыскать на кухне Марии Оуэнс, она приходила сюда. Если с ней плохо обращались или предали, если женщина хотела отомстить, она выходила на эту тропинку, забывая о том, насколько опасно идти одной по темному лесу.
Истерия охоты на ведьм в Салеме началась в 1692 году и продолжалась всю весну. Первой была арестована Бриджет Бишоп, десятого июня ее же первую казнили через повешение. К сентябрю число отправленных на эшафот достигло двадцати. Когда новости достигли Нью-Йорка, они произвели шокирующее впечатление, в особенности на голландскую общину – выходцы из этой страны не были согласны с тем, что дьявол ходит среди людей и что для обвинения допустимо пользоваться зрительными свидетельствами, основанными исключительно на снах и видениях, без всяких веских доказательств. Первые голландские поселенцы были здравомыслящими людьми, верящими в то, что они видят своими глазами, но в Колонии Массачусетского залива все оказалось по-иному.