Уроки милосердия

Было больно, когда он двигался между моими ногами. Когда вошел в меня. Я не понимала, вокруг чего такая суета, почему поэты воспевают эти мгновения в стихах. Почему Пенелопа ждала Одиссея, почему рыцари рвались в бой, а рукояти мечей у них были обвязаны лентами, подаренными любимыми. Но потом поняла. Мое сердце, которое билось в груди, словно мотылек, забилось медленнее в такт его сердцу. Я чувствовала, как кровь в его венах течет в унисон с моей, словно постоянный припев песни. С ним я стала другой, превратилась из гадкого утенка в прекрасного лебедя. На минуту я стала девушкой чьей-то мечты. Смыслом продолжать жить.

После близости, когда я оделась, Арон настоял на том, чтобы проводить меня домой, как подобает настоящему кавалеру. Мы остановились у моей квартиры. Я знала, что отец дома, собирает вещи в чемодан, который разрешали взять с собой, и гадает, почему я задержалась. Арон наклонился и прямо на улице, на глазах у соседей, поцеловал меня. Он казался таким счастливым, и я подумала, что должна открыть ему хоть крупинку правды.

– Я хотела узнать, что это такое, – прошептала я.

«Возможно, это был мой первый и последний раз…»

– И?

Я посмотрела ему в глаза.

– Большое тебе спасибо.

Арон засмеялся.

– Как-то слишком официально. – Он театрально поклонился. – Пани Левина, я могу зайти за вами завтра?

Если я хоть немного его люблю, то должна ему не просто крупицу правды. Должна ложь в утешение.

Я сделала реверанс, выдавила из себя улыбку, как будто завтра буду здесь и смогу принять ухаживание.

– Разумеется, мой добрый господин, – ответила я.

Это был наш последний разговор.

Если бы вам пришлось сложить всю свою жизнь в один чемодан – не только необходимые вещи, такие, как, например, одежда, но и память о людях, которых вы потеряли, о девочке, которой были раньше, – что бы вы взяли? Последнюю мамину фотографию? Подарок на день рождения от лучшей подруги – закладку для книги, которую она вышила своими руками? Корешок билета в цирк шапито, который заезжал в ваш город два года назад, и вы с отцом, затаив дыхание, смотрели, как девушки, украшенные сверкающими камнями, летали по воздуху, а смельчак дрессировщик совал голову в пасть льва? Вы будете забирать все это с собой, чтобы на новом месте чувствовать себя как дома? Или потому, что должны помнить, откуда вы родом?

В конце концов я собрала все эти вещи, «Дневник потерянной девочки», пинетки Меира и Басину фату. И, конечно, свою повесть. Я уже исписала четыре тетради. Три засунула в чемодан, четвертую положила в ранец. В сапоги с золотыми монетами я спрятала христианские документы. Отец в последний раз открыл дверь квартиры, которая и нашей-то не была.

На улице стояло лето, но мы надели зимние пальто. Это говорило о том, что мы продолжали надеяться, несмотря на слухи. Или были просто глупы. Потому что продолжали верить, что у нас есть будущее.

Нас не стали сажать в вагоны. Наверное, нас было слишком много – похоже, сотни. Мы шли в колоннах, а рядом ехали верхом солдаты. Их автоматы блестели на солнце.

Отец двигался медленно. Он так и не пришел в себя после того, как увезли маму, утрата Меира и Баси тоже оставила свой след. Он не мог поддерживать разговор, вид у него был потерянный, мышцы атрофировались – он не шагал, а едва переставлял ноги. Он словно поблек на ярком солнце, и хотя еще можно было разглядеть в отце человека, каким он был раньше, теперь он скорее напоминал привидение.

Солдаты приказали нам идти быстро, и я боялась, что отец не будет успевать. Я сама была слаба, организм обезвожен, да и дорога, по которой мы шли, плыла перед глазами – но я была крепче, чем отец.

– Вокзал недалеко, – подбодрила я его. – Ты сможешь дойти, папа.

Я взяла его чемодан в свободную руку, чтобы ему хоть тяжести не пришлось нести.

Когда шедшая впереди меня девушка споткнулась и упала, я остановилась. Отец тоже встал. Началась давка – как будто волна ударилась о дамбу.

– Was ist los?[41] – спросил ближайший к нам солдат.

Он пнул девушку ногой, наклонился и поднял лежащую на обочине палку. Ударил ею девушку и приказал встать.

Когда она не послушалась, он намотал ее волосы на палку, потянул, рванул сильнее. Снова велел ей подняться, а когда она осталась лежать, принялся поворачивать палку, пока девушка не закричала, – ее волосы отрывались от головы, как кромка от платья.

Подошел второй солдат и выстрелил девушке в голову.

И неожиданно опять стало тихо.

Я закричала. Не смогла сдержаться. Мозги девушки, имени которой я даже не знала, брызнули мне на сапоги.

На моих глазах убивали десятки людей – я уже перестала пугаться. Те, кому стреляли в грудь, падали, словно камни, чисто и аккуратно. Те, кому выстрелили в голову, оставляли беспорядок: брызги серого вещества, пенистые розовые ткани… И теперь они оказались у меня на сапогах, застряли в швах… Я гадала, что это была за часть мозга. Которая отвечала за речь? За двигательную активность? За воспоминания о первом поцелуе? О домашнем любимце? Или о дне, когда она переехала в гетто?