Уроки милосердия

Однажды, пока у остальных учеников был урок Закона Божьего, я сидела на ступеньках, которые вели на второй этаж школы, и вместо сочинения писала свою историю. Я только-только начала описывать сцену, когда разгневанная толпа стучит в двери Ани. Карандаш не успевал за моими мыслями. Я чувствовала, как колотится сердце, когда представляла, как раздается стук, как дверь разносят в щепки ударами орудий, которые горожане принесли для суда Линча. Я чувствовала, как пот струится по спине Ани. Я слышала их немецкий акцент через толстые входные двери…

Но на самом деле немецкий акцент, который я слышала, принадлежал герру Бауэру. Он сел рядом со мной на ступеньки, наши плечи почти соприкоснулись. Мой язык, казалось, стал раза в четыре больше – я не смогла бы ничего произнести, даже если бы от этого зависела моя жизнь.

– Фрейлейн Левин, – сказал он, – я бы хотел, чтобы вы узнали об этом от меня.

Что узнала? Что?

– Сегодня мой последний рабочий день, – признался он по-немецки. – Я возвращаюсь в Штутгарт.

– Но… зачем? – с трудом выговорила я. – Вы нам здесь нужны.

Он улыбнулся своей прекрасной улыбкой.

– По всей видимости, я понадобился и своей стране.

– А кто же будет нас учить?

Он пожал плечами.

– Мое место займет отец Черницкий.

Отец Черницкий был пьяницей, и я уверена, что единственное немецкое слово, которое было ему известно, – слово «lager» («пиво»). Но мне не нужно было даже озвучивать свои мысли, герр Бауэр думал то же самое.

– Ты сможешь учиться дальше сама, – твердо сказал он. – Обязательно совершенствуйся. – Потом герр Бауэр посмотрел мне в глаза и впервые за время нашего знакомства обратился ко мне по-польски: – Для меня было большой честью учить тебя.

Когда он спустился вниз, я побежала в женский туалет и разрыдалась. Я плакала из-за герра Бауэра, из-за Йосека, из-за себя самой. Я плакала потому, что не могла отказаться от грез о герре Бауэре, и понимала, что его больше не будет в реальной жизни. Я плакала потому, что, когда вспоминала свой первый поцелуй, чувствовала, как внутри все сжимается. Даже после того, как я умылась холодной водой, глаза оставались красными и опухшими. Когда на математике отец Йармик поинтересовался, все ли у меня в порядке, я сказала, что вчера получила грустное письмо от своей кузины из Кракова.

В те дни никого подобные ответы не удивляли.

Когда я вечером вышла из школы и направилась, как обычно, в булочную, то подумала, что вижу призрак. Опираясь на фонарный столб, на противоположной стороне улицы стоял Йосек Шапиро. Я ахнула и бросилась к нему, а когда подбежала, то заметила, что кожа вокруг глаз у него желтая с пурпурным отливом и синяки на лице всех оттенков драгоценных камней. Через левую бровь у него тянулся заживающий шрам. Я хотела коснуться его лица, но он перехватил мою руку. На одном из пальцев была шина.

– Осторожно, – предупредил он. – Еще болит.

– Что с тобой сделали?

Йосек сжал мою руку.

– Не здесь, – предупредил он, глядя на пешеходов.

Все так же за руку, он потянул меня подальше от школы. В глазах прохожих мы, наверное, выглядели, как обычная влюбленная пара. Но я знала по тому, как Йосек сжимал мою руку – крепко, как будто тонет в зыбучих песках и его нужно спасать, – что не в этом дело.

Я без оглядки следовала за ним по уличному базару, мимо торговцев рыбой и палаток зеленщика. Я поскользнулась на листе капусты, и Йосек прижал меня к себе. Я почувствовала жар его тела. Почувствовала надежду.

Он не останавливался, пока мы не миновали мощеные улочки перенаселенного района, пока не оказались за служебным входом в здание, которое я даже не узнала. Что бы Йосек ни хотел мне сказать, я надеялась, он не оставит меня одну, чтобы я сама искала дорогу назад.

– Я так волновался за тебя, – наконец сказал он, – не знал, удалось ли тебе сбежать.

– Я намного сильнее, чем кажется, – ответила я, вздернув подбородок.

– А я, как оказалось, нет, – признался он. – Меня били, Минка. Мне палец сломали, заставляя признаться, кем работает мой отец. Я не хотел, чтобы они узнали. Решил, что они придут за ним… Но они взяли только деньги.

– Почему? – спросила я. – Что ты им сделал?

Йосек взглянул на меня.

– Просто то, кем я есть, – негромко ответил он.

Я прикусила губу. Снова захотелось расплакаться, но рыдать перед Йосеком было стыдно.

– Мне жаль, что с тобой это случилось.

– Я пришел, чтобы кое-что отдать тебе, – сказал Йосек. – На следующей неделе моя семья уезжает в Ленинград. Мы поедем туда по христианским документам.

Я смотрела на него. Если у тебя христианские документы, можно ехать куда угодно. Это так называемые «правильные документы», которые доказывают, что ты ариец. А значит, никто не будет в чем-то ограничивать тебя или пытаться депортировать.

Если бы неделю назад у Йосека были эти документы, СС его и пальцем не тронули бы. С другой стороны, и в кафе «Астория» он бы не сидел.