Уроки плейбоя

Через два часа Лукка привел Лотти в магазин эксклюзивного белья на одной из вымощенных булыжником улиц в центре Монте-Карло. Друг оказался женщиной, — правда, по крайней мере на пятнадцать лет старше Лукки, что немного уменьшило раздражение Лотти… но лишь немного. Наверняка он нередко спит с женщинами, годящимися ему в матери. Если не в бабушки.

Как только приветствия и обмен любезностями закончились, Рошель Талльярд предложила Лотти ознакомиться с ассортиментом.

— Вы думаете о чем-то конкретном?

— Эм… — Лотти было сложно не покраснеть, находясь в окружении таких интимных предметов, особенно когда Лукка следил за каждым ее движением. — Что-то белое или кремовое, я думаю.

— Как насчет этого? — Лукка держал в руках черный шелковый корсет с красными бантами и кожаной шнуровкой.

— Не очень-то подходит для невесты. — В голосе Лотти слышалась нотка осуждения.

— Не для Мадлен. Для тебя.

— Для меня? — От ужаса ее голос сорвался. — Я никогда бы не надела что-то подобное этому.

— Ты будешь выглядеть в этом горячей штучкой. — В его глазах плясало озорство. — Почему бы не примерить?

— Нет. — Лотти повернулась и взяла первое, что ей попалось, но тут же выронила, поняв, что именно держит в руках.

— О, теперь нам есть о чем поговорить! — Лукка поднял предмет и покрутил на кончике пальца. — Трусики с прорезями. Мечта жениха.

— Ты прекратишь или нет? — прошипела Лотти, обеспокоенная явным вниманием удивленной Рошель Талльярд.

— Мы возьмем их, тот корсет и этот розовый ансамбль. Так, а теперь давай подберем что-то для твоей сестры. Как тебе это? А это?

К тому времени, когда все выбранное Луккой было красиво завернуто в подарочную бумагу и помещено в фирменные пакеты черно-розового цвета, Лотти уже перешла от смущения к смирению.

— Мадлен убьет меня, — сказала она, когда они вышли на улицу. — Бедный Эдуард свалится от сердечного приступа, как только увидит ее в этом. Планировалось, что мы приобретем королевский ночной наряд, а не садомазохистский костюм для борделя.

Лукка посмотрел на нее сверху вниз и улыбнулся.

— Где твое чувство юмора, малышка?

— Ты абсолютно бесстыден. — Ее взгляд был полон негодования.

— Я знаю. — Судя по его тону, Лукка считал это достоинством. — Это мой фирменный знак. Мой бренд. Классно, правда?

Лотти остановилась, чтобы посмотреть на него.

— Может, стоило бы стать известным за счет чего-то другого, нежели отвратительные манеры?

— Может, тебе стоило бы стать известной за счет чего-то другого, нежели поведение примерной пуританки, которая ничего не понимает в веселье?

Насмешка в его глазах уязвила ее гордость больше, чем она ожидала.

— Я не пуританка.

— Пуританка. И трусишка. Однажды ты уже обожглась и предпочла запереть себя в башне, чтобы никто не смог до тебя добраться. — Лукка цинично ухмыльнулся. — Ты напугана, вот почему скрываешься за этим педантичным фасадом. Страсть пугает тебя. Ты пугаешь сама себя.

— О, и полагаю, ты тот, перед кем я должна склонить голову? — Лотти уперлась пальцем в его грудь. — Что ж, позволь сказать тебе кое-что, Лукка Чатсфилд. — Тычок. — Ты последний мужчина, с кем я когда-либо свяжусь. — Тычок. — Ты дурачишь людей. — Тычок. — Ты играешь с ними, а потом бросаешь. Я не думаю, что этим стоит хвастаться. Ты должен стыдиться.

Лукка отмахнулся от ее руки, как от назойливой мошки.

— Нет. Смирись с этим.

Лотти топнула ногой:

— Ты считаешь меня трусихой, но что насчет тебя? Когда ты повзрослеешь? Ты просто легкомысленный Питер Пэн, плейбой, который даже не настолько зрел, чтобы жить на собственные средства, а просто разбазаривает семейное состояние, словно какой-то кровосос.

Воцарилась тишина.

— Ты закончила? — Стальной взгляд, напряженная челюсть — все в нем застыло, кроме жилки, которая дергалась на его левой щеке.

Лотти колебалась. В том, чтобы наконец-то проникнуть в его душу, было что-то невероятно привлекательное. Он такой очаровательный, такой непринужденный, смеется над жизнью и над всеми, словно его не волнует, что о нем думают другие. Но под этим фасадом мальчика-праздника скрывается гордый мужчина. Обозленный мужчина.

— Нет, я не закончила. Пора тебе услышать правду, а то все только танцуют вокруг тебя и подкармливают твое эго. Кто твои настоящие друзья? Кто знает тебя? Настоящего тебя? Кому интересен ты, а не твои деньги? Кому ты интересен больше, чем что-либо в мире? Никому. Ты ничто без денег своей семьи, и ты это чертовски хорошо знаешь.

Он с силой выдохнул, словно чистокровный жеребец, и, сжав ее руку, повел по улице, уводя от группы людей, которые остановились посмотреть на них.

— Продолжай идти, и делай это молча, — процедил он сквозь стиснутые зубы.

Лотти попыталась выдернуть руку:

— Остановись, мне больно.

Лукка ослабил хватку, но не настолько, чтобы выпустить ее.

— Я сказал, заткнись. Ты устраиваешь сцену.

— Ты не мой начальник! — Лотти знала, что говорит как трехлетка, но ее это не волновало. Она даже топнула ногой, как капризный малыш.

Лукка насмешливо посмотрел на нее:

— Ну и кто из нас теперь ведет себя незрело?