Уроки Великой депрессии

От некоторых выступлений Рузвельта действительно веяло тоталитаризмом: «Каждой социальной группе надлежит осознать себя частью целого, звеном общего плана»[96]. Гувер, подобно марксистам и многим либералам, был экономическим детерминистом. Он полагал, что экономика определяет направление развития политической «надстройки». Отдать бюрократии экономическую власть — почти наверняка отдать человека в полное рабство чиновнику, который теперь сможет контролировать личность не только в политической, но и в повседневной жизни. Но как предприниматель в прошлом, Гувер не мог признать, что бизнесмены попирают «свободу духа и мысли» подчиненных им работников ничуть не меньше, чем чиновники. А в условиях социального кризиса бизнес — большее из зол.

Возможно ли было что-то третье между капиталистической Сциллой и бюрократической Харибдой? Некоторые американские авторы второй половины века пытались приписать Гуверу что-то вроде стратегии «третьего пути», более дальновидного, чем просто защита обанкротившегося капиталистического рынка. Э. Хоули даже сравнивает взгляды Гувера с синдикализмом[97]. Тема синдикализма не раз будет возникать на идейном горизонте 30-х гг. Синдикализм выступает за производственное самоуправление, при котором органы, избираемые всеми членами профсоюза-синдиката (то есть всеми работниками) руководят предприятием. Самоуправляющиеся коллективы становятся хозяевами предприятий и добровольно объединяются в федерации, как правило отраслевые. Эти федерации координируют производство. Насколько в таком обществе существует власть, насколько она находится у коллективов и снизу передается координирующим органам. Возможно ли такое? Что может выйти из этой модели на практике? Положительный ответ на этот вопрос в 1936–1939 гг. дала Испанская революция[98]. Синдикализм — подход, которые мы видели на примере идей Ганди, но только примененный к городской индустриальной цивилизации.

Во всяком случае Гувер был далек от этого. Если бы он действительно стал передавать власть отраслевым объединениям корпораций, то есть частных собственников, предпринимательской элиты, то получилось бы нечто обратное синдикализму — фашизм. Фашизм организует массы работников под командой предпринимателей в подчиненные государству корпорации[99]. Это — способ организации общества с целью более жесткого подчинения масс правящей элите, в то время как синдикализм стремится к распространению демократии на сферу экономики.

Реальный Гувер вообще не был стратегом, и попытки мысленно реконструировать его стратегию не учитывают того факта, что он отсидел полный президентский срок и все это время упрямо защищал неизменность системы, которая прямиком вела страну к катастрофе. Всю свою жизнь Гувер был типичным менеджером, который хорошо решает тактические задачи, но не способен выйти за рамки идеологического мифа, который сформулирован не им, но безоговорочно им принят. Он знал только эти правила игры. В 90-е гг. XX века такой «прагматический стиль» и догматическая приверженность неолиберальной экономической доктрине снова стали признаком хорошего тона. Так что новая Великая депрессия будет продолжаться до тех пор, пока не изменится общество, его запросы к экономике и средства их удовлетворения.

Позднее Гувер утверждал, что кризис произошел по независящим от него причинам. Это верно. Но своими действиями, охранявшими кризисную систему, он продолжал углублять кризис. Люди возлагали ответственность за происходящее на Гувера, и это был тот случай, когда упреки были справедливы. Гувер отвечал на них утверждениями, что в Америке никто не голодает…

*

30 июня 1930 г. на конференции губернаторов в Солт-Лейк-Сити Рузвельт заявил о неизбежности введения социального страхования. В демократической партии появился влиятельный лидер, который готов был менять что-то в Системе.

Рузвельт мог продемонстрировать, как работают новые методы в самом экономически важном городе Америки. Губернатор создал в Нью-Йорке временную администрацию помощи (ТЕРА). Но кто возглавит это дело, которое явно вызовет критику и обвинения в растрате государственных средств? В. Л. Мальков пишет: «никто не хотел выступать в роли мальчика для порки. Неожиданно согласился скромный деятель благотворительной помощи Нью-Йорка Гарри Гопкинс»[100]. Будущая правая рука Рузвельта позднее так объяснял свои мотивы: «Я видел, как удлинялись очереди за куском хлеба и чашкой кофе и переполнялись ночлежки для бедняков… Скопища мужчин слонялись на тротуарах в безнадежных поисках работы… Впавшие в отчаяние, озлобленные толпы безработных штурмом брали местные муниципалитеты и помещения организации помощи только для того, чтобы узнать о пустой казне и быть рассеянными с помощью слезоточивого газа. Женщины, дети и старики, физически страдая от голода и холода, молили власти о крохах, чтобы хоть как-то продлить свое существование»[101].