Уроки Великой Волхвы

«Интересно, что ей волхва поведала, пока меня не было? Или у нее выспросила? А ведь Арина Нинею зацепила чем-то! Сильно зацепила – после того первого разговора в крепости. Не было еще случая, чтобы она кого-то сама к себе зазывала. Как она сказала-то?..»

В самом конце беседы, когда у Анны от всего услышанного голова уже пошла кругом и казалось, что жужжащие мысли, словно роящиеся пчелы, вот-вот начнут вылетать из ушей, Нинея вдруг насмешливо уставилась на нее, подперев голову рукой:

– Много я вам тут всего наговорила сегодня… Небось, думаешь, христианству противоречу да веру твою испытываю? Видела – думаешь… Зря. Своей судьбы я ни тебе, ни Ладиславе не желаю. А вот как ты с христианским миром совместить собираешься то, что сегодня услышала, сама решай. Что, не знаешь? – хмыкнула, легко прочитав на лице у Анны все ее невысказанные сомнения. – Зато вот она знает! – и неожиданно ткнула пальцем в Арину. – А чего не знает, то сердцем почувствует. У нее и спрашивай. В ней женский мир ой как силен!

А в крепости на боярыню, как и следовало ожидать, свалился ворох забот и привычные дела, которые вовек не переделаются и без нее никак не обойдутся. Ну да – стоит всего на полдня отъехать, так непременно что-нибудь да случится!

Хотя, честно признаться, это «случится» Анна сама себе и устроила. Ее давно волновал вопрос хоть и житейский, но такой, что не со всяким обсудишь. Отроки, в том числе и племянники, не говоря уж про Мишаню, возмужали, в возраст входят и, того и гляди, к обычным «радостям», сопровождавшим взросление мальчишек, добавится и еще одна – необходимость как-то удовлетворить естественную мужскую потребность.

Анна давно про это думала и с Ариной как-то советовалась, но все руки не доходили. А после Кузькиной выходки, с которой ей пришлось разбираться, помимо прочих выводов, которые она тогда сделала, было и понимание, что тянуть далее нельзя, нравится ей это или нет.

«Растут мальчишки, баб им надо, чтоб хоть этой дурью не маялись – других выше головы. А то ведь, неровен час, повлюбляются в кого ни попадя. Вон, Мишаня, на что разумен, и то из-за Юльки сколько головной боли! Любовь у них, видишь ли… Знаем мы, что за любовь в их годы – она обычно сеновалом вылечивается. Так что хочешь не хочешь, а надо и с остальными что-то делать.

В Ратном этим обычно старшие братья занимаются: договариваются с молодой вдовой, да и… А тут некому. Наставникам-то и в голову, небось, не придет озаботиться, хотя все сами через это прошли… Хотя… Хотела бы я посмотреть, как тот же Филимон уговаривает ратнинских вдовушек перебраться сюда. Или Прокоп… Тит – тот, пожалуй, и смог бы улестить, он кого угодно до полусмерти заговорит, сама проверяла. Но не просить же их об этакой услуге… Придется самой думать».

После того, как из-за болота привели большой полон, боярыня улучила время и сама съездила в Ратное, отобрала для различной работы среди холопок десятка полтора девок, ну, и молодых вдов пошустрее и посообразительнее. Ничего им прямо не сказала, разумеется, когда в крепость везла, но те и сами не растерялись.

Уж как и где они там устраивались, Анна не интересовалась. Попались бы – велела бы непременно выпороть, в основном за то, что попались. Но то, что отроки с их появлением стали спокойней, отметила. Ну, и ее доверенные среди холопок тоже подтвердили – не зря боярыня старалась, батюшку Корнея уламывала.

И все бы хорошо, но попалась в этом стаде одна паршивая овца. И не сказать, чтоб совсем дура, но уж, видно, уродилась такой – вечно во что-то вляпывалась. Хотя в крепость холопов из-за болота и не брали, но эту Анна в последний момент взяла, спасая от расправы в Ратном. Имени ее никто боярыне сказать так и не смог, ибо звали девку по прозвищу, весьма, надо сказать, многозначительному – Бахорка.[3]