Уроки верховой езды

Я медлю, прежде чем уйти, — момент кажется мне судьбоносным. Меня тянет совершить какой-нибудь прощальный ритуал вроде последнего обхода всех комнат. Я, наверное, так и поступила бы, если бы не тяжелая с похмелья голова. Поэтому я беру свой чемодан, подхватываю корзинку Гарриет — и выхожу.

Солнце палит беспощадно. Я не успеваю выехать из гаража, а оно уже раскаляет машину. Когда Ева была маленькой, она, помнится, говорила, что солнышко ее «ругает». Если так, то сегодня оно попросту матерится. У меня мгновенно захлопываются веки, я устраиваю в сумочке очередные раскопки, на сей раз на предмет темных очков. В итоге они обнаруживаются в бардачке. В висках у меня так стучит, словно мозги готовы взорваться. А может, лучше бы они лопнули наконец?..

Мне себя даже не особенно жалко. Я в жизни не напивалась так, как вчера. Что ж, повод был достойный…

Боже мой, но если Роджер действительно в таком свете видел наш брак, почему он много лет назад не вызвал меня на откровенность? Надо полагать, я вправду была неидеальной женой, но он-то каков? Даже шанса не дал все понять, исправить, улучшить… Зачем он молчал? А теперь я виновата, что все воспринимала как должное?..

Чем больше я размышляю, тем труднее мне принять утверждение Роджера, что-де только он старался спасти нашу любовь. Я тоже старалась. Во всех отношениях. Правда, у меня не все и не всегда получалось.

Когда мы только поженились, я собиралась стать идеальной домохозяйкой. Когда тебе девятнадцать, мысль о том, чтобы день-деньской суетиться по хозяйству, обустраивая семейное гнездышко, выглядит трогательно-романтичной. Но в реальности мне очень скоро это наскучило. Роджер предложил поступить в колледж, но я отказалась. Он не сильно настаивал. Он никогда ни на чем не настаивал и не пытался принудить меня. Его вполне бы устроило, выбери я для себя домашнюю жизнь, но я сама не знала, чего хочу. Я определенно не желала сидеть дома — но и к другим занятиям меня не тянуло. Я не могла понять, к чему у меня душа лежит, а Роджер и подавно.

Тогда-то я и забеременела…

* * *

Я останавливаюсь попить кофе на какой-то заправке, сочетающей автосервис с фастфудом. Позади домика припаркована длинная вереница грузовиков.

Кофе у них отвратительный, а пирожок еще хуже, но пусть в желудке будет хоть что-нибудь, кроме похмельных паров. Я сижу за липким маленьким столиком, хмуро разглядывая обедающих дальнобойщиков.

Забавно, но мне кажется, мужики смотрят на меня с насмешкой. Может, я даже внешне выгляжу законченной неудачницей? Я тщетно пытаюсь вспомнить, причесывалась ли я сегодня с утра. Не помню. То есть, скорее всего, не причесывалась.

Кто-то подходит положить свежую прессу в газетницу, стоящую прямо рядом со мной.

— Доброе утро, — говорит он.

К своему несчастью, он смахивает на Роджера. Я свирепо смотрю на него, и он отворачивается.

У них будет ребенок. Поверить не могу!.. Неужели Роджер правда сделал это со мной? Он ведь знает, как мне хотелось завести еще детей. Ему известно, через что я прошла, чтобы родить Еву.

Беременность началась без проблем. Я была в восторге, я обильно питалась и набирала вес. Я взялась носить одежду для беременных гораздо раньше, чем необходимо. Я даже приставала к Роджеру по ночам. Сперва он удивлялся, но быстро привык. Беременность дала пищу для размышлений, моя жизнь снова обрела цель. Я опять почувствовала себя единственной, особенной, уникальной…

А потом все враз изменилось. На девятом месяце во время очередного визита в женскую консультацию докторша придержала меня, когда я слезала со смотровой кушетки. Она забыла послушать сердцебиение плода.

Я снова улеглась и о чем-то беспечно болтала, пока она смазывала мой живот гелем. Я умолкла лишь тогда, когда она стала вслушиваться. И вот наконец она что-то услышала… И мироздание рухнуло.

Сердце моей будущей дочери пропускало удары. Тук, тук… и тишина. Тук, тук, тук… и опять пропуск.

Докторша, помнится, побледнела. А я принялась дико визжать.

После четвертой по счету эхокардиограммы педиатр-кардиолог велел нам с Роджером готовиться к худшему, потому что нашему младенцу, оказывается, тотчас после рождения требовалась операция на открытом сердце.

С этим меня отправили домой.

Я хотела в больницу. Чтобы мне прикрепили сердечный монитор для плода. Чтобы врачи были рядом и сразу извлекли ребенка, если что-то пойдет не так. Я поверить не могла, что они пока ничего не собираются делать.

Два дня я плакала не переставая. Я готова была разнести родильный дом по кирпичику, если вдруг мы с Роджером вернемся домой без ребенка. Я ходила по дому кругами, тыча пальцами в живот, чтобы заставить Еву толкаться. Если она не толкалась, у меня случалась истерика.