Уровни абсурда

— Спасибо вам барин за доброту вашу, — с чувством сказал Прохор.

— Это все из-за твоего геройства, — ответил Двоепупов. — Уважаю я героев, кровь за Россию проливших… Да, к собакам моим даже не подходи! Не посмотрю на твою инвалидность, выпорю!

— Так меня ж нельзя пороть, — с достоинством произнес Прохор. — Мой унтер-офицерский статус теперь вольный!

— Ха-ха-ха, — скрипуче рассмеялся барин. — Слов-то каких нахватался! Статус, дуратус, еще коитус вспомни! Эх, Россия-матушка… К твоему сведению, с февраля этого года теперь все вольные. Благодаря манифесту царскому, ни дна б ему, ни покрышки!

Двоепупов злобно сплюнул через левое плечо и добавил:

— Только кому от этого манифеста легче стало — непонятно. Таким, как ты — уж точно не легче… Все, ступай и запомни, если что — выпорю как собаку!

Прохор спросил:

— А вы барин случаем не знаете, что сталось с моими родными, пока меня не было?

— Это с Авдеем Федотовым, что ли? Знаю. Он в пьяном виде на лесопилке под пилу попал. А мать твоя по грибы пошла, и ее волки задрали. Могилки тебе поп Пафнутий покажет.

Прохор, ничуть не удивившись сказанному, поинтересовался:

— У меня еще сестрица была. Жива ль?

— Да, помню, — сообщил Двоепупов. — Беда с твоими родителями случилась более двадцати лет назад. Сестра осталась одна, и я ее замуж выдал за Митьку Фролова. А избу вашу на бревна разобрали за ее ненадобностью…

Прохор молча развернулся и, не попрощавшись с барином, побрел, хромая, к деревенской околице.

* * *

В деревне было тихо. Прохор понял, что все находятся в поле. Пока он беседовал с барином, солнце склонилось к горизонту и из этого следовало, что скоро народ потянется домой. Инвалиду вдруг сильно захотелось есть. Он взглянул на купол небольшой церкви, видневшийся сквозь ветви деревьев, и подумал об отце Пафнутии.

Попа Прохор узнал хорошо еще в детстве. Тогда священник был молодым выпускником семинарии, получившим приход в Дристоедовке. На любую просьбу о бесплатной помощи поп уже тогда отвечал следующим образом:

— Бог подаст. Молись Господу нашему денно и нощно, и сыт будешь. Прилетит к тебе манна небесная из облаков и живот твой наполнится пищей благостной. А сейчас изыди от меня, отрок бестолковый, ибо посохом так тебя по башке двину, что о жратве вообще забудешь, прости меня царица небесная за слова сии справедливые…

Прохору подумалось, что за прошедшие годы вряд ли что-то изменилось в характере отца Пафнутия, и потому идти к нему с просьбами совсем не стоит. Инвалид присел на первую же завалинку и, воровски оглянувшись, отстегнул деревянную ногу.

Внутри протеза был потайной ящик, закрывавшийся секретной защелкой. К этому делу также приложил свои умелые руки знакомый татарин, которого Прохор всегда поминал добрым словом.

Митьку Фролова инвалид знал. Тот был на два года младше его самого, но уже в детстве вся деревня рядила, что жаднее человека на белом свете еще не рождалось, и вряд ли в ближайшие сто лет народится.

Прохор пересчитал деньги, хранившиеся в ящике. Там находилось: три серебряных рубля и сорок две копейки медью. Чтобы при ходьбе не возникало звона, деньги были плотно завернуты в тряпку.

Инвалид сунул в карман один рубль. Подумав о Митьке, он положил туда же еще один. Потом, поразмыслив еще немного, Прохор скрутил в уме кукиш, достал второй рубль обратно и сунул его в тряпку.

— За один рубль я даже у Пафнутия на конюшне смогу остановиться, — сказал он вслух негромко и добавил, — если что…

Прохор аккуратно спрятал деньги в деревянную ногу, пристегнул ее и отправился искать дом своей младшей сестры.

Когда он уходил в рекруты, сестре не было еще и семи лет. Вряд ли она хорошо помнила своего старшего брата, и потому Прохор на теплый прием не надеялся. Лишний едок (да к тому же без ноги) в деревне не нужен никому. А учитывая скряжный характер Митьки, можно было вообще ни на какой прием не рассчитывать. Но серебряный рубль — веская штука. Так все и получилось.

Узнав, что к ним вернулся забытый родственник, семейство Фроловых совсем этому не обрадовалось. Митька сразу сказал, что покормить Прохора — святая обязанность православного христианина и выложил на стол краюху черствого хлеба. Далее он заявил, что живут они бедно, и потому приютить инвалида никак не смогут. Прохор, взяв быка за рога, швырнул на стол рубль и прямолинейно сообщил:

— Вот вам целковый, чтоб не скулили. Поживу у вас, пока свою избу не построю. Барин взял меня к себе писарем вместо подохшего сволочного Фильки!

Глаза Митьки тут же подобрели и он ответил:

— Коли так, тогда другое дело! Живи у нас. Пока…

Но Прохор посчитал своим долгом строго добавить:

— А если тебе дальше что-либо не понравится, я так барские бумаги про тебя назаполняю, что вообще без штанов останешься!

Митька побледнел и заюлил:

— Ну что ты, что ты! Писарь — великое дело. Будь нашим дорогим гостем!