Уровни абсурда

— Нет, дед, это — Дристоедовка, — поправил его Митька.

— Да-да, — немедленно согласился старичок. — Это здесь находится церковь, в которой хранится чудодейственная икона, которая лечит все болезни?

Митька удивленно посмотрел на Прохора и ответил:

— Я такой иконы тут отродясь не видывал. Хотя, может поп Пафнутий прячет ее где-нибудь под алтарем, и достает в особых случаях, когда ему за это денег заплатят… Слушай, дед, чем это от тебя так гадостно смердит?

Старичок поднял руку с тростью, понюхал себя под мышкой и сказал:

— Да ничем вроде не воняет. То тебе кажется.

— Эй, дедок, а ты откуда идешь? — вступил в разговор Прохор.

— Из села Ротозадовки, — ответил тот и опустил руку.

Митька тут же пихнул локтем Прохора в бок и заметил:

— Вишь, Прошка, не над нами одними боженька веселится.

— Да погоди ты, — отмахнулся от него Прохор. — Что-то, дед, не слыхивал я о такой деревне.

— Да ну? — удивился старичок. — В наших краях ее все знают. Она находится между Свистопуковкой и Косорыловкой, и в ней шьют хорошие пуховые подушки, которые на всю округу славятся. На правом берегу реки Вятки…

Ерничанье Митьки происходило от неведенья, и боженька не имел к названиям деревень никакого отношения. Все объяснялось достаточно просто.

Только в восемнадцатом веке Екатерина Великая приказала проводить переписи населения цивилизованно. До этого любая перепись (впрочем, как и сбор недоимок) производилась с использованием воинских команд, которые изнуряли население постоями, а, бывало, и откровенными грабежами. Таких мероприятий боялись не только крестьяне, но и сами помещики. Чиновники, входившие в состав этих команд, требовали к себе почтения и в зависимости от оказанного приема составляли документы. Среди этих государевых слуг встречались и юмористы. Барин, плохо потчевавший чиновника, иной раз спустя несколько лет после проведения переписи с удивлением узнавал, что в государственных бумагах его милая Дондуковка теперь называется Свистопуковкой. А на Руси испокон веков существует нерушимое правило: что написано пером — не вырубишь топором. Так и появлялись на карте страны всякие Дристоедовки и Косорыловки. И предкам помещика Двоепупова еще сильно повезло, что чиновник переназвал их деревню именно так. Потому что бывали случаи похлеще, типа деревни Мудозвоновки, расположенной в соседнем уезде…

— И что тебе у нас надобно? — поинтересовался у старичка Прохор.

— Ох, — вздохнул дед и неожиданно уселся прямо на землю, сложив при этом ноги по-басурмански.

Он снял с плеча мешок и поставил его на землю. Мешок мелодично звякнул и Митька, насторожившись, облизал языком почему-то враз пересохшие губы. Дедок внимательно посмотрел на Прохора и спросил у него:

— А ты, мил человек, не из солдат ли будешь?

— Ну, из солдат, и что? — ответил Прохор настороженно.

— А это кто? — старичок указал пальцем на Митьку.

— Зять это мой, — глядя исподлобья, пояснил Прохор.

— Вот вы-то мне как раз и нужны. Не напоите случаем путника усталого? — взгляд дедка уперся в ворота дома.

— Отчего ж не напоить, — Митька никак не мог оторвать глаз от мешка странника. — Пойдем-ка в избу, дед.

В доме старичка пригласили к столу, но тот отказался участвовать в дальнейшем опустошении ведерной бутыли, и потому ему дали кружку простой чистой воды. Напившись, дед принялся рассказывать:

— А кличут меня Афанасием. Я из однодворцев. Завсегда вольным был. И хозяйство у меня в порядке. Два года назад померла моя старая жена, и я решил жениться заново. Взял себе молодую вдову. Сыграли свадьбу. Жили себе и жили. Но по весне захотелось ей сходить в вашу деревню. Бабы рассказали ей про какую-то чудотворную икону, которая не только лечит все недуги телесные, но и укрепляет душу женскую. А у нее стало правое колено болеть. Ну, я и отпустил ее. Сходила она и вернулась довольная и веселая. Сказала, что икона сильно помогла и теперь ее сердце поет, а нога не болит. Но через несколько месяцев — бац! Животом ее выперло! Представьте себе — брюхатой стала!

— Что же здесь плохого? — спросил Прохор.

— А то, что еще десять лет тому назад я, спасаясь в лесу от волков, залазил на дерево и один из этих подлых зверей мне детородный орган откусил!

— Га-га-га! — заржал Митька! — Зачем же ты тогда второй раз женился? Ой, не могу!

— Как это, зачем? — возмутился дедок. — А хозяйство? А еду мне готовить?

— Бедная баба! — вздохнул Прохор.

— Но-но-но! — строго сказал дед. — Назвался груздем — полезай в кузов. Силком никто ее замуж не тянул!

— А может, икона сделала ей беспорочное зачатие? — икая от смеха, поинтересовался Митька.

— Дурак ты, — сказал дед. — Такое только у иудеев было. Да и то — всего один раз.

Митька, перестав смеяться, вдруг набычился и грозно спросил:

— Ты что, старый мерин, хочешь сказать, что Исус иудеем был?

Дедок, посмотрев в налитые кровью митькины глаза, успокаивающе выставил вперед ладонь и попросил:

— Остынь. Это к делу не относится.

— Как так не относится? — Митька явно хотел подраться.

— Ну-ка, увянь! — распорядился Прохор и посмотрел на деда. — И что было дальше?