Уровни абсурда

— Дальше я немного поучил свою жену вожжами, и она поведала, как все это вышло, — продолжил свой рассказ дед. — Узнав, зачем в церковь пришла моя жена, поп ваш (кажется — отец Пафнутий?) провел ее в подвал, положил какую-то икону на пол за тумбочку и попросил бабу нагнуться через преграду, чтобы получше рассмотреть, что там лежит за тумбочкой, дескать, именно так и надо лечиться от всех болезней. А потом этот изверг коварно подкрался сзади, взял — и подло овладел беззащитной женщиной! Так мало того, узнав, что она пришла издалека, он заявил, что на икону таким вот образом надо смотреть не меньше недели, а то ничего из лечения не выйдет. Поэтому моя жена поселилась в вашей деревне у какой-то сердобольной старушки и целую неделю этот поп-развратник лечил ее таким вот мерзким способом. Причем, бывало, по нескольку раз в день. Каково, а?

— Га-га-га — опять заржал Митька, настроение которого перевернулось в другую сторону. — Наш поп — тот еще кудесник! Гы-гы-гы!

Старичок поморщился и сказал:

— Грешно смеяться над бедой другого человека. Нет бы — помочь…

— Как же мы тебе поможем? — не унимался Митька. — Роды у твоей бабы принять, что ли? Или ребенка назвать? На это мы завсегда способны! Если будет сын, назовем Пафнутом, а если дочь — Пафнуткой, га-га-га!

— Тьфу на тебя! — обиделся дед.

Прохору было совсем не смешно. Его просто мучил запах, волнами исходивший от странного старичка. В этом запахе было что-то из юности, какое-то тревожное и вместе с тем страшное воспоминание…

— Так чего тебе здесь надо? — спросил деда Митька. — Ты тоже пришел к Пафнутию лечиться от всех болезней? Ну, детородный орган он тебе новый не приделает, да и обрюхатишься ты навряд! Ха-ха-ха! Но тумбочку пообнимать — милости просим. Поп будет рад! Он у нас лекарь всехний!

— Тьфу на тебя еще раз! — сказал дедок. — Я пришел, чтобы отомстить попу.

— Ха-ха! Давно пора, — Митька веселился вовсю. — Только как? Морду ему не набьешь. Этот толстопуз тебя одной левой уделает, потом епитимью наложит и заставит крышу чинить, гы-гы! Убить его? Дак тебя в каторгу сошлют, а жена твоя после этого будет к тому же попу постоянно ездить на лечение, га-га-га! Ты на каторге — а детки прибавляются!

— Зачем же кого-то убивать? — как-то тихо и подленько произнес дедок.

Митька перестал смеяться и с любопытством поинтересовался:

— Как же тогда?

Дед перевел свой взгляд на Прохора и медленно сказал:

— Вон, у солдата опыт богатый. Спрятан мною в овраге небольшой бочонок с порохом. Эдак, с пудик весом. Засунете его под алтарь, поднесете огонь, и церкви не станет.

Прохора как громом ударило! От деда смердело именно порохом! Но — не готовым к применению, а отработанным! И еще горелой серой… Сразу же всплыла мысль о том, что дед как-то не так говорил. То есть — вроде бы по-деревенски, но все равно прорывались в его речи слова, ничего общего не имеющие с говором обычного крестьянина.

Прохор медленно поднял вверх правую руку, намереваясь осенить деда крестным знамением. Но лицо старичка вдруг перестало быть блеклым и безобидным. Глаза его широко распахнулись и обдали инвалида волной черного холодного мрака. Рот деда обнажился крепкими белыми зубами и свистящим страшным шепотом произнес:

— Опусти руку, солдатик. А то уйдет она туда, куда нога ушла…

Прохор послушался.

Митька, широко раскрыв глаза, молча смотрел на преобразившегося дедка и икал, только уже не с перепоя, а от страха. Дед медленно повернул голову к углу, где хозяйственная Груня развесила домашние иконки, криво усмехнулся и вновь посмотрел на Прохора. Но — уже обычным взглядом. Опять перед мужиками сидел самый распоследний деревенский дедок. И создавалось впечатление, что предыдущей страшной минуты не было вовсе.

— Так я и говорю, — продолжил старичок, как ни в чем не бывало, — подложите бонбу под алтарь, и — Вася кот. Пущай этот поп-греховодник радуется, чтоб ему ни дна — ни покрышки.

— Почему именно мы? — тяжело спросил Прохор.

— А кто, я? — удивился дед. — Да у меня и сил-то таких нету, чтобы бочонок по деревне таскать. Да и в церкви вашей мне ни разу побывать не довелось. Вы ж лучше знаете расположение внутри…

Митька все еще не пришел в себя, а Прохор промолчал.

— Ах, да! — вспомнил о чем-то дедок.

Его рука нырнула вниз, и на столе оказался мелодично звякнувший мешок. Старичок развязал тесемку и закатал края мешковины так, чтобы всем было видно содержимое. И тут Митька сразу же вынырнул из прострации, потому что на столе горой засверкали золотые монеты! Даже у мрачного Прохора из груди непроизвольно вырвался вздох:

— Оп-ля!

— Вот видите? — ласково сказал дедок. — А вы думали, я вас задаром попрошу? Задаром ничего в этом мире не бывает.

— Церковь, говоришь, взорвать? — спертым голосом спросил Митька и облизнул пересохшие враз губы. — И все?

— И все, милай ты мой! — подтвердил старичок и тоненько засмеялся.

Он запустил руку в кучу золота, и принялся пересыпать монеты между пальцев, нежно при этом приговаривая: