Урожденный дворянин. Мерило истины

Только выпив, Гусь снова схватился за бутылку. В отличие от четверых своих приятелей, заметно придавленных произошедшим, выглядел он так, словно сегодня одержал какую-то очень важную для себя победу, да еще словно ожидала его какая-то дополнительная радость, – он сверкал глазами, нетерпеливо притоптывал, широко ухмылялся…

– Короче, парни, – заговорил Гусь, опрокинув в себя еще стакан, – дежурный сегодня у нас кто? Капитан Арбатов. Помдеж – Нефедыч. Арбатов в кабинете у себя заперся, накачался по горло, как обычно, его ядерным взрывом до утра не разбудишь; а с Нефедычем у нас все схвачено: мы тихо, и он нас не трогает. И получка сегодня была. Сопоставим факты, парни… Сопоставили? И что у нас получается?

Никто не ответил ему, что же получается.

– А? Что? – настаивал Гусь, весь подергиваясь от возбуждения, пританцовывая.

– То и значит, – сказал Мазур. – Что никто нас не тронет, если тихо будем.

Рядовой Гусев перешел на заговорщицкий шепот:

– Гуманоид-то отвоевался, поняли? Все, кирдык ему, парни! Сколько он всех баламутил, баламутил – а теперь кончено. Надорвался, гадина. Духовенство больше не рыпнется, это точно. Понятно же, не сами по себе они такие смелые стали… Без него, без Гуманоида, они никто. Поняли, о чем я? Система восстанавливается! Зарплату им сегодня выдали… – Гусь многозначительно потер большим пальцем указательный. – Бабки, бабочки, бабули…

– Э! Э! – предостерегающе нахмурился Кинжагалиев. – Угомонись! Деятель…

– Опять, что ли, бучу поднимать? – даже вздрогнул Киса. – Забыл, что Нефедыч говорил? Головы нам оторвет, если что. Потому что ему Киврин голову оторвет, если что. Мне лично моя башня дорога.

– Даже и не в этом дело, – звучно проговорил вдруг Бурыба.

– А в чем? – спросил Гусь.

– А то ты не понимаешь, – Бурыба отвел глаза.

– Не понимаю, братан, объясни.

На Бурыбу уставились все присутствующие. Но он ничего объяснять не стал. Только негромко проговорил:

– Ладно, проехали…

– Ну и хорошо, что проехали! – ухмыльнулся Гусь, возвращаясь к оседланной им теме. – Какая такая буча? Мы по-тихому. И без следов. Кто там у них особо борзый остался? Командор не в счет, он поумнел. Гуманоид, сука, слился. Дрон. Петух. И еще очкарик – Шапкин. Вот этих троих выцепить и… потолковать с ними. А остальные… остальные – стадо. Заводил опустить главное. И все, парни! И никакого шухера. Мазур? Киса?

– Не, – мотнул головой Киса. – Не сегодня. Пусть живут пока…

– Не, – сказал тоже Мазур.

– У вас что, душа не горит им наложить? – чуть не подпрыгнул Гусь. – Если аккуратно сделать, все получится!

– Я тебе сказал – угомонись, – очень веско произнес Кинжагалиев. – Никто никуда сегодня не пойдет. Чего ради? После такого шухера Гуманоида точно переведут от нас. Или в госпиталь отправят, а потом комиссуют по этому делу… – он покрутил пальцем у виска, – нормальные же люди такого не творят. Считай, что Гуманоида уже нет в части.

– Так и я о том же! – поднял палец рядовой Гусев.

– Все равно, подождать надо, Санек, – сказал Киса. – Зачем горячку пороть? Тебе ханка, что ли, в голову шибанула?

– Успокойся, – прогудел Кинжагалиев и вытянул ноги. – Раздрыгался… Я с самого начала знал, что все так и получится. Как говорится, собака лает, а караван идет. Побесится Гуманоид, попрыгает, побьется башкой об стену – и либо поумнеет, либо лоб разобьет. Ну, нельзя порядок, который годами складывался, вот так просто взять и сломать. Потому что… как бы… – он покрутил в воздухе растопыренными пальцами, собираясь с мыслями, – время, оно все ненужное и неважное отсеивает, а оставляет только настоящее. То, что реально работает в определенных условиях с определенными людьми. Я не только армейку имею в виду, а вообще… в масштабах, так сказать, всей страны. Если проще, парни, то с нами так, как хочется Гуманоиду, нельзя. Чтобы люди по струнке ходили, чтобы все по закону, шаг влево, шаг вправо – расстрел на месте…

– Саморасстрел, – поправил Кинжагалиева внимательно слушавший его Бурыба.

– Как это?

– Ну… Когда люди поступают так, а не иначе, не потому, что боятся наказания от государства, а потому, что… боятся наказания от самих себя. От… совести своей, что ли…

– Я к этому и веду, – кивнул Ермен. – Ты много таких совестливых на своем веку встречал?

– Может, одного… двоих.

– Во, то-то и оно. Как про них говорят, чудаки, не от мира сего…

– Еще похлеще говорят, – хмыкнул Гусь.

– Не от мира сего, – повторил сержант Кинжагалиев. – То есть, чужие всем нам. Вот и Гуманоид чужой, не от мира сего , а от того – другого какого-нибудь, со своими правилами, которые только там и могут соблюдаться. А у нас правила свои. В них все вот эти… соображения совести большой роли не играют. Соображения совести, парни, это не руководство к действию. Это просто чтобы не забывалось окончательно, что мы все-таки люди…

– Жизнь такая, что очень просто и забыть, – поддакнул со вздохом Киса, дождавшись-таки в сложном для себя диалоге сержантов места, которое он более-менее понимал.