Ущелье дьявола

- Но я не достану до него, - ответил Лотарио, протягивая ручонку.

Тогда Христина взяла ребёнка на руки, поднесла его к лошади, и Юлиус взял шиповник.

Но, по всей вероятности, он получил цветок не из рук Лотарио.

- Благодарю, до свидания! - сказал он взволнованным голосом.

И ещё раз послав рукой прощальный привет Христине и её отцу, он пришпорил своего коня и поехал крупной рысью.

Самуил поскакал за ним, а минуту спустя друзья были уже далеко.

Отъехав шагов пятьдесят, Юлиус обернулся и увидел Христину. Она также обернулась и посылала ему последний прощальный привет.

Этот отъезд стал для обоих уже разлукой, и каждый из них сознавал, что он оставлял другому как бы частичку своей души.

Молодые люди быстро проехали четверть мили, но ещё не обменялись ни словом друг с другом.

Дорога была очаровательная. По одну сторону тянулись горы и лес, а по другую текла река Неккар, отражая в своих тихих прозрачных струях небесную лазурь. Жара спала, и вечернее солнце обливало розовым светом деревья и кусты.

- Вот чудный вид, - сказал Самуил, замедляя ход своего коня.

- А его приходится менять на шумные улицы и дымные трактиры! - ответил Юлиус. - Никогда я не чувствовал так глубоко, как в эту минуту, что я решительно не гожусь для ваших оргий, для всех ваших ссор и сумятиц. Я рождён для спокойной жизни и для тихих радостей…

- И для Христины! Ты забываешь самое главное! Признайся, что деревню твою олицетворяет сельская девушка? И ты, пожалуй, прав. Девочка эта премиленькая, да и колдунья тоже. Я думаю, как и ты, что недурно понаведаться опять в этот округ. Но из того, что нам попалось такое славное птичье гнёздышко, ещё не следует, что надо сейчас я раскиснуть. Напротив, с завтрашнего же дня примемся за ученье, а потом будем думать и о воскресенье. Только бы пережить все, а там, бог даст, хватит ещё времени и на деревенские идиллии, и на любовь, а пока не надо забывать, что мы мужчины.

Остановившись в Неккарштейнах, выпить бутылку пива я дать отдых коням, они двинулись дальше, и было ещё совсем светло, когда они въехали в Гейдельберг.

На всех улицах и во всех окнах гостиниц сновали студенты. Все знакомые кланялись Самуилу и Юлиусу. Самуил, по-видимому, пользовался глубоким уважением: его почтительно приветствовали фуражки всех цветов: и жёлтые, и зелёные, и красные, и белые.

Но когда он очутился на главной улице, то уважение сменилось восторгом, а въезд его стал окончательным триумфом.

Студенты всех корпораций - и мшистые дома, и простые зяблики, и золотые лисицы, и лошадки (названия разных степеней студенческой иерархии) - высыпали к окнам и к дверям. Махая фуражками и отдавая честь бильярдными киями, все горланили громкими голосами знаменитую песню: «Кто спускается там по холму?», оканчивающуюся нескончаемым «Виваллераллераа»…

На эти овации Самуил отвечал небрежными кивками. Заметив, что весь этот галдёж только усугубляет грусть Юлиуса, он крикнул толпе:

- Молчать! Вы задурили голову моему другу! Довольно, говорят вам! На что мы вам дались? Верблюды мы, что ли, или филистеры, что вы так шумите и беснуетесь? Посторонитесь, а то нам нельзя сойти с коней!

Но толпа не расступалась. Все наперебой хотели принять от Самуила коня и отвести его в конюшню.

Один из студентов, лет тридцати, принадлежавший, по-видимому, к числу почтенной группы старого-дома, если только не мшистого-дома, выбежал из гостиницы, растолкал всех зябликов и простых товарищей, окружавших Самуила, и, делая неимоверные прыжки, закричал:

- Расступитесь! А! Здравствуй, Самуил! Здравствуй, мой благородный senior! Ура! Наконец, ты вернулся, великий человек! - продолжал он. - Ах, какими нам казались длинными и время, и жизнь без тебя! Вот и ты, наконец! Виваллераллера!

- Здравствуй, Трихтер, здравствуй, мой милый, сердечный Фукс, - отозвался Самуил. И, видя слишком шумную радость фукса, добавил: - Хорошо, хорошо, Трихтер! Меня очень трогает твой восторг. Позволь мне только сойти с коня Готово! Пускай Левальд отведёт моего коня. Ты что же, дуешься?

- Послушай! - сказал обиженный Трихтер. - Такая честь!

- Да, я знаю, Левальд - только обыкновенный товарищ. Но недурно бывает иногда и королю сделать что-нибудь для простого смертного. Ты же иди с нами, с Юлиусом и со мной, в дом коммерша.

То здание, которое Самуил назвал домом коммерша, было гостиницей Лебедя, главной гостиницей в Гейдельберге, у двери которой он остановился.

- Для кого собралось так много народу? - осведомился Самуил у Трихтера. - Разве меня ждали?

- Нет. Это празднуют начало пасхальных каникул, - отвечал Трихтер - ты как раз приехал вовремя. Идёт коммерш фуксов (лисиц).

- Так пойдём туда, - сказал Самуил.

Метрдотель, уже предупреждённый о приезде Самуила, прибежал немедленно. Он гордился таким гостем и заискивал перед ним.

- Ого! Вы порядочно опоздали, - заметил ему Самуил.

- Простите, - оправдывался метрдотель, - но сегодня вечером мы ожидаем его королевское высочество, принца Карла Августа, сына баденского курфюрста. Он отправляется в Штутгарт и проедет через Гейдельберг.