Ущелье дьявола

- О! - перебила она его речь. - Мы тогда уже закончили заниматься.

- Я не могу сдержать возгласа удивления. Представьте себе, что благодаря одеянию той девушки, которая привела нас сюда, её козлу и молнии, мы чуть-чуть не приняли её за колдунью… Засыпаем под этим впечатлением и вдруг поутру, открывая окно, видим, что козел превратился в прелестного ребёнка, а колдунья в…

- В меня! - досказала Христина, с насмешливой улыбкой.

И, обернувшись к Юлиусу, который скромно молчал, она спросил его:

- И вы так же, сударь, приняли меня за колдунью?

- О, вы такая красавица!…

Христина, улыбнувшись на слова Самуила, покраснела от восклицания Юлиуса.

А Юлиус, смутившись от невольно вырвавшейся у него фразы, поспешил заговорить с ребёнком.

- Лотарио, хочешь, мы повезём тебя с собой в университет? - сказал он.

- Сестра, что такое университет? - спросил Лотарио Христину.

- Это такое учебное заведение, где тебя могут выучить всем наукам, - весело объяснил вернувшийся пастор.

Ребёнок обратился к Юлиусу с серьёзной миной.

- Мне незачем ехать с вами: у меня вместо университета есть сестра. Христина умеет и читать, и писать, и знает французский, итальянский языки и музыку. Я никогда, никогда в жизни не расстанусь с ней.

- Увы! Вы гораздо счастливее нас, мой маленький человечек, - сказал Самуил, - потому что нам с Юлиусом уже пора ехать.

- Как! - воскликнул пастор. - Вы даже и одного дня не хотите пробыть у нас? Вы не хотите и поужинать с нами?

- Тысячу раз благодарим вас, - отвечал Самуил, - но нам надо сегодня же вечером попасть в Гейдельберг.

- Но ведь вечером нет ни занятий, ни сходок!…

- Нет, но нам необходимо быть там по более серьёзной причине. Юлиус знает, почему именно.

- Сообразим-ка. - сказал пастор. - До Гейдельберга не более семи или восьми миль от Ландека. Вы прекрасно успеете попасть туда, выехав и в четыре часа, а тем временем ваши лошади отдохнут, да жара спадёт. Не успеет ещё стемнеть, как вы уже будете в городе, ручаюсь вам.

- Невозможно: по неотложности нашего дела, мы скорее обязаны поспеть раньше, чем опоздать, правда, Юлиус?

- В самом деле?… - спросила вполголоса Христина, устремляя на Юлиуса прекрасный взгляд своих голубых глаз.

Юлиус не мог противостоять этому милому вопросу.

- Слушай, Самуил, - сказал он, - не будем противиться гостеприимству наших радушных хозяев. Право, мы можем уехать отсюда ровно в четыре часа.

Самуил бросил сердитый взгляд на Юлиуса и на молодую девушку.

- Ты желаешь этого? Хорошо, я согласен, - проговорил он, лукаво улыбаясь.

- И прекрасно! - воскликнул пастор. - А теперь вот и программа всего дня: до трёх часов я успею вам показать свои коллекции и сад, господа, а потом мы все пойдём вас провожать до неккарштейнахского перекрёстка. У меня есть ловкий и сильный парнишка, он вам приведёт туда лошадей. Вы увидите! Та дорога, которая вам показалась ночью такой ужасной, днём, при солнце, просто восторг! Вероятно, даже, мы там встретим и нашу колдунью. Действительно, она как будто немного странная, но только в самом христианском смысле этого слова: это целомудренный и святой ребёнок.

- Ах, мне очень бы хотелось увидеть её днём! А теперь пойдём смотреть ваши гербарии, - сказал Самуил, вставая.

И, проходя мимо Юлиуса, он шепнул ему на ухо:

- Я буду занимать отца и попробую навести разговор на Турнефора и Линнея. Чувствуешь мою преданность?

И он действительно разговорился с пастором, так что Юлиус оставался некоторое время наедине с Христиной и Лотарио. Теперь они уже не чувствовали прежней неловкости, они пробовали глядеть друг на друга и даже разговаривать.

Впечатление, произведённое утром Христиной на Юлиуса, всё усиливалось и становилось глубже.

Он никогда ещё не встречал такого живого, ясного личика, в котором можно было прочесть, как в открытой книге, все чистые порывы девственной души. Взгляд Христины был чист, как хрусталь, и обнаруживал прелестное, преданное сердце. Все существо её дышало кротостью и добротой: оно напоминало собой светлый майский день.

Присутствие Лотарио придавало их беседе прелесть невинности и простоты.

Христина показала Юлиусу свои цветы, пчёл, птичий двор, ноты, книги, словом всю свою тихую и простую жизнь. Потом она заговорила и о нём самом.

- Как это странно, - заметила она ему, - что у такого кроткого и спокойного человека, как вы, такой насмешливый и надменный друг!

Она подметила, что Самуил исподтишка высмеивал её добряка отца, и он тотчас же стал ей антипатичен.

Юлиусу пришло на память, что и у Гёте Маргарита говорит Мефистофелю нечто подобное во время прекрасной сцены в саду. Но по сравнению с той Маргаритой, Христина показалась ему бесконечно прекраснее. В продолжение разговора он заметил, что под наивной грацией молодой девушки таился здравый смысл и определённо выработанный взгляд на вещи. Этими качествами она была обязана, по всей вероятности, тому обстоятельству, что её детство протекало без матери. В ребёнке чувствовалась женщина.

Оба с нескрываемым удивлением услышали от вернувшихся к ним пастора и Самуила, что было уже три часа и что пора в путь.