Ущелье дьявола

Шелест листьев заставил молодую девушку поднять голову. Она слегка покраснела. Мальчик тоже взглянул на окошко и, увидав чужих, уставился на них и забыл свою азбуку. Он начал очень рассеянно называть буквы. Девушка казалась раздосадованной, но, быть может, более этими взглядами посторонних людей, чем ошибками мальчика. Спустя минуту она спокойно закрыла книгу, спустила на землю своего ученика, встала, прошла под окном Юлиуса, ответила на поклон молодых людей и вместе с мальчиком вошла в дом.

Раздосадованный Юлиус оборотился к Самуилу и сказал ему:

- Ну зачем ты их спугнул!

- Ага, я понимаю, - сказал Самуил насмешливым тоном, - копчик напугал жаворонка. Можешь быть спокоен. Эти птички ручные, они вернутся. Ну, так как же, не убили тебя в эту ночь? Судя по всему, этот вертеп разбойников довольно гостеприимен. Я вижу, что твоя комната не хуже моей. Твоя даже лучше моей, потому что в ней есть картины из священной истории.

- Мне кажется, что я видел сон, - сказал Юлиус. - В самом деле, вспомним-ка все происшествия этой ночи. Ведь открыла нам, в самом деле, та самая девушка с противным козлом, не правда ли? Она нам сделала знак, чтобы мы не шумели. Она указала нам конюшню, куда поставить коней. Потом повела нас в дом, на второй этаж, в эти две смежные комнаты, потом зажгла вот эту лампу, потом раскланялась с нами и, не прибавив ни слова, исчезла. И мне показалось, Самуил, что ты был так же ошеломлён всем этим, как и я. Ты хотел идти за ней, я тебя удержал, и мы порешили лечь спать. Правда, все так было?

- Твои воспоминания в высшей степени точны, - сказал Самуил, - и, по всей вероятности, вполне соответствуют Действительности. И я держу пари, что теперь ты мне простил, что я вчера увлёк тебя из гостиницы. И ты все ещё будешь продолжать клеветать на грозу? Разве я был не прав, Утверждая, что зло ведёт к добру? Гром и ливень доставили нам две превосходные комнаты, превосходную местность, на которую стоит полюбоваться, да вдобавок знакомство с прелестной молодой девушкой, в которую мы, ради вежливости, оба должны влюбиться, и которая сама ради вежливости должна оказать нам гостеприимство.

- Ну, опять ты понёс! - заметил Юлиус.

Самуил только было собирался ответить на это новыми насмешками, как дверь отворилась, и вошла старая служанка, неся высушенные и вычищенные одежды двух приятелей и хлеб с молоком им на завтрак. Юлиус поблагодарил её и спросил, кто приютил их. Старуха отвечала, что они в церковном доме в Ландеке, у пастора Шрейбера. Старушка оказалась болтливой и, возясь с уборкой камина, говорила:

- Жена пастора умерла пятнадцать лет тому назад, когда разрешилась фрейлин Христиной. А потом опять, через три года после этого, у пастора умерла старшая дочка Маргарита, и вот теперь он остался один со своей дочкой, фрейлин Христиной, и внуком Лотарио, сыном Маргариты. Сейчас пастора нет дома: он ушёл в деревню по своим делам. Но к полудню, к обеду, он вернётся и тогда повидается с вами, господа.

- Но кто же нас впустил в дом? - спросил Самуил.

- А, это Гретхен, - сказала старуха.

- Прекрасно. Теперь объясни нам, пожалуйста, кто такая Гретхен?

- Гретхен? Это пастушка, коз пасёт.

- Пастушка! - сказал Юлиус. - Вот оно в чём дело. Это объясняет многое, а в особенности объясняет козла. Где же она теперь?

- Она вернулась к себе в горы. Зимой и летом в непогоду она не может оставаться на ночь в своей дощатой хижинке, и тогда она ночует у нас в кухне, в каморке рядом с моей. Только подолгу она у нас не остаётся. Такая чудачка. Ей душно в четырёх стенах. Она любит быть на свежем воздухе.

- Но какое же она имела право ввести нас сюда? - спросил Юлиус.

- Никакого тут нет права, а есть долг, - отвечала служанка. - Господин пастор приказал ей каждый раз, когда она встретит в горах усталого или заблудившегося путника, приводить его сюда, потому что в наших местах гостиниц нет, и он говорит, что дом пастора - дом божий, а дом божий - дом для всех.

Старуха ушла. Молодые люди позавтракали, оделись и вышли в сад.

- Погуляем до обеда, - сказал Самуил.

- Нет, я устал, - сказал Юлиус.

И он сел на скамейку в тени жимолости.

- Устал! - сказал Самуил. - Да ведь ты сейчас только встал с постели. Но вслед за тем он разразился хохотом.

- Ах да, я понимаю! На этой скамейке сидела Христина. Ах, бедняга Юлиус! Ты уже готов!

Явно недовольный и расстроенный Юлиус встал со скамьи.

- В самом деле, давай ходить. Успеем ещё насидеться. Посмотрим сад.

И он принялся рассуждать о цветах, об аллеях, словно спеша отвести разговор от предмета, на который его направил Самуил, т. е. от скамейки и от дочери пастора. Он не знал почему, но имя Христины в насмешливых устах Самуила начинало действовать на него неприятно.

Они ходили целый час. В конце сада был виноградник. Но в это время года он тоже был не более, чем сад. Яблони и персики представляли собой пока ещё только громадные букеты белых и розовых цветов.

- О чём ты думаешь? - внезапно спросил Самуил Юлиуса, который впал в задумчивость и не говорил ни слова.

Мы не осмелимся утверждать, что Юлиус был вполне искренен, но он ответил: