Ущелье геенны

Мы ужинали на кухне. Через открытый балкон доносились голоса детишек, музыка из кафе, вечерние шумы приморского итальянского городка… В тот миг, когда я потянулся за двухлитровой зеленой бутылью столового вина, в дверь позвонили. Это была Лия. Лицо ее распухло от слез, волосы в беспорядке падали на лоб, плечи, шею. Она была в истерике. Она не могла говорить, а только рыдала, повторяя: «Я больше так не могу, не могу, не могу…» Мы пытались успокоить ее. Говорили о сыне, о долге, о чем-то еще, обо всех наиважнейших и никчемных в ее теперешнем состоянии вещах. Говорили как нормальные люди и члены семьи, защищающие ее нормальность, упрямо отрицающие все, что эту нормальность способно разрушить… Словом, как могли, мы успокоили Лию (успокоили, конечно, только внешне), посадили ужинать, налили вина. Начали вспоминать свой «отказной» театр, актеров, музыкантов. И, конечно же, Арама, нашего режиссера, брата Лии. Он уехал в Израиль. «Может быть, и мне надо было ехать в Израиль? Или остаться в Москве? Но как же Сид? Ведь через несколько лет — армия». Она снова зарыдала. В конце концов за Лией пришел Исав и увел ее домой.

Мы оказались на побережье Атлантики, в Бостоне. Они — на Тихом океане, в Сан-Франциско. Год или полтора перед праздниками мы обменивались поздравительными открытками. Потом все оборвалось. Ничего удивительного. Несколько лет ушло на привыкание, поиски работы, обретение новых знакомых и приятелей, словом, всего, что входит в понятие эмиграции. Наши открытки, адресованные Лие и ее семье, начали возвращаться. Их открытки, отправленные нам, наверняка тоже не находили адресатов. Поначалу приходится часто менять жилье.

Лет через десять после переселения в Америку мы решили поехать в Израиль. Времена там по-прежнему оставались неспокойными. Но откладывать поездку снова и снова было невозможно. Да и наступит ли когда-нибудь покой на этой земле? В Иерусалиме и Тель-Авиве жили родственники, друзья. Ведь Эрец — это магнит, который пробудил в нас желание иной жизни и в конце концов оторвал от России. Мы с женой отправились в Израиль, получив приглашение остановиться в Мишкенот Шаананим — Иерусалимском центре литературы и искусств. Он начал строиться в середине XIX века английским аристократом еврейского происхождения сэром Мозесом Монтефиоре. Центр этот был задуман как пристанище для евреев, совершающих паломничество к святыням иудаизма. Прежде всего — к Стене Плача. Студии-кельи, одну из которых предоставили нам с женой, стояли у подножия старинной ветряной мельницы, тоже принадлежавшей семейству Монтефиоре. Все это напоминало монастырь. Стены нашего жилища были сложены из крупных кусков гранита. Студию каменной оградой отделили от оврага, окружавшего Старый Город. Овраг пересекали тропы, круто спускавшиеся к едва видной сверху и утрамбованной тысячелетиями каменистой дороге. Можно было часами стоять и смотреть на Старый Город, паривший над миром, как божественная сфера. Чтобы попасть туда, следовало по тропе спуститься на дно оврага, пересечь каменистую дорогу и снова вскарабкаться вверх по тропе. Вскарабкаться к воротам. От оврага вправо отходил узкий мрачный «рукав», заросший бурьяном; над ним-то и возвышались остатки ворот. Это было Ущелье Геенны, где обитали души грешников. Мессии предстояло пройти через эти ворота, пересечь Ущелье Геенны, спасти несчастных мучеников, подняться вверх, войти в Главные Ворота Иерусалима, дойти до Стены Плача и восстановить Храм.