Ущелье Самарья, в следующий вторник

Аль-Искандария встретила прибытие «Щита Элагханов» шумом и криками, невообразимой смесью запахов и красок, толпой на причале – все, как и положено городу на востоке, последнему пункту между прохладными королевствами и огненным, опасным, непредсказуемым Парсом. В толпе среди купцов и прочей чистой публики в длинных белых джалабия сновали полуголые носильщики в коротких хитонах и головных платках гутра, обвязанных разноцветными жгутами. Впрочем, гутра здесь носили все – от начальника порта, щеголявшего в роскошном мундире с золотыми эполетами, до последнего грузчика или мальчишки-водоноса. Над людским морем возвышались неопрятные буро-желтые головы верблюдов.

Лавернье осмотрел картинку порта и поморщился: всего час прошел после восхода, еще и семи утра нет, а печет всерьез. Помахав рукой капитану Сондерсу, он спустился по трапу, за серебряную монетку купил у первого попавшегося мальчишки чистую гутра и повязал ее на голову со сноровкой, выдававшей неплохое знакомство с местными обычаями. Потом прошел сквозь толпу встречающих, ловко уворачиваясь от столкновений, сел в первый свободный экипаж и велел ехать в отель Safiya Zaghlul. Как бы ни ждал его давний знакомец, но явиться к тому в семь утра было бы неразумно. Да и привести себя в порядок после трех ночей, проведенных в шлюпке, тоже бы не помешало.

Да, мало кто узнал бы того самого палубного пассажира, почти бродягу, в человеке, который в начале одиннадцатого сел в экипаж и велел ехать в квартал Эль-Асафра, где был самый большой в этих краях коптский базар. Пьер не вез с собой практически никакого багажа, но в пространственном кармане у него были запасена чистая белая одежда, пара колец, серьга с крупным сапфиром и кинжал, который маг немедленно привесил к поясу. Ну, да, а если бы по делам ему пришлось отправиться к маори, он предварительно научился бы расписывать лицо имитацией татуировки…

Экипаж остановился возле восточных ворот рынка. Лавернье расплатился и ввинтился в толпу. Он шел целенаправленно в сторону Хан аль-Кади, золотого базара, где располагались лавки ювелиров, артефакторов и книжников. У самых ворот располагались ряды кожевников, и маг привычно задержал дыхание: пахло здесь сильно. Дальше шли ряды с коврами; как ни спешил Пьер, но приостановился, чтобы полюбоваться дивной красоты шелковым ковром в голубых и золотистых тонах. Из прохладной глубины лавки выглянул мальчик, поклонился и позвал хозяина; через минуту маг уже сидел с чашечкой кофе и вел с пожилым усачом неспешную беседу о преимуществах морского климата перед континентальным. Тысяча дукатов за ковер показалась ему ценой слишком высокой, хотя и не запредельной, и он точно знал, что золотисто-голубое чудо останется здесь, на рынке, привлекать следующего прохожего. Совершенно был уверен, пока, ругая себя (ведь знал же, что нельзя останавливаться!), не выложил четырьмя неравными столбиками восемьдесят золотых десяток, на которых в итоге сторговались…

Попросив отправить покупку в отель, Лавернье пошел дальше, то погружаясь в густое облако ароматов пряностей и приправ, то ловя краем глаза сверкание наточенного клинка их оружейной лавки. Наконец перед ним открылось центральное здание базара, Хан аль-Кади, совмещавшее в себе караван-сарай, купальни, кофейни и, разумеется, магазинчики с предметами роскоши. Здесь каждая лавка представляла собою маленькую крепость, с тяжелой деревянной дверью и непременной табличкой с именем хозяина. Найдя скромную синюю с белым надпись «Бутрос Иустин Шенуда», Пьер толкнул дверь и вошел в прохладу выбеленного коридора.

Хозяин дома, давний знакомец мага, копт по имени Бутрос Шенуда, встречал его в дверях большой светлой комнаты. Он склонился, прижав руку к груди напротив сердца, и шагнул навстречу со словами:

– Наконец-то я вижу тебя, мой дорогой друг! Воистину, бальзамом для моего израненного сердца стал твой приход в мой скромный дом. Могу ли я предложить тебе кофе и немного сладостей, чтобы освежить твой ум и отогнать усталость?

– Спасибо, Бутрос, – улыбнулся Лавернье. – И я тоже рад видеть тебя, дорогой тезка!

Крепчайший густой кофе был разлит в крохотный фарфоровые чашечки, в хрустальных ледяных стаканах была родниковая вода, сладости пахли медом и розовыми лепестками. Все, как положено в доме, где тебя рады видеть.

Допив третью чашку кофе, Пьер перевернул ее и поставил на блюдце, затем одним глотком вылил в себя воду и сказал:

– Итак, чем ты меня еще сможешь порадовать?

– Ну, кое-что есть, кое-что мне привезли интересное… – Шенуда хлопнул в ладоши, и в дверь немедленно вошла очень красивая девушка с большим медным подносом, покрытым шелковым платком. Опустив глаза, она поклонилась отцу и гостю, поставила поднос на ковер между ними и исчезла, прозвенев колокольчиками на ножных браслетах. Выпархивая в дверь, пери обожгла мага таким взглядом, что тот аж закашлялся.

– Это Нейт? – поинтересовался он, отдышавшись. – Какая красавица выросла!