Ущелье Самарья, в следующий вторник

– Да, именно. У меня есть одна знакомая художница… в общем, я ее попросил, и она нарисовала пейзаж. Вчера. Пожалуй, его можно было бы аллегорически назвать «Дорога к истине», если бы я не боялся оказаться банальным. Просто пейзаж – улочка в небольшом городке, дома, деревья, небо с облаками. Если на него смотреть хотя бы десять минут, причем не подряд, а в общей сложности, то начинаешь отвечать на заданные вопросы, ничего не скрывая.

– Врешь! – вырвалось у Паттерсона.

– Готов поклясться чем угодно.

– Н-да… И что бы вы хотели получить взамен, мэтр Лавернье? – полковник вернулся к холодной официальности.

– Ничего. Давайте, будем считать, что я провожу эксперимент в интересах науки. Изучаю доставшееся мне наследство. Цель не хуже любой другой, не так ли?

В начале декабря дом тридцать два по Одли-Гарден стрит опустел, правда, временно. Кристофер и Софи уехали в свадебное путешествие в Лаций. Вернувшись из Венеции, они поселятся по тому же адресу, но уже одни.

Роберт, чья свадьба с Валери состоялась в тот же день, что и у младшего брата, вместе с женой отправился в Заветную Дубраву, изучать архивы и знакомиться с будущими участниками раскопок.

С рисунком Жанны Монбельяр произошла странная вещь: после того, как все показания мадам Вивьен, а затем и ее брата были зафиксированы и подписаны, краски на картине дрогнули и поплыли, превращая улицу, освещенную солнцем, в невнятную мазню.

Лавернье вернулся в Лютецию. Уехала с ним вместе и Лидия: весной, в конце апреля она откроет в столице Галлии филиал ателье «Belle Epoque». Их свадьба назначена на март и состоится в родном городе Пьера, в Арле. Перелом года они праздновали в Новом свете: Лавернье получил-таки сообщение о том, что на сто шестнадцатом году жизни в кругу семьи скончался почтмейстер Джонсон из города Кейдсвил, что в Мэриленде. Аукцион, где планировалась продажа его коллекции фарфоровых собачек, назначили на второе января, так что антиквар воспользовался шансом и обошел конкурентов.

Суд над Вивианой Бланкетт и ее братом проходил в начале февраля 2185 года, и был закрыт для публики и для прессы. Слишком уж много неприглядных секретов там вытаскивалось на свет. Пейзаж, написанный Жанной Монбельяр, и в самом деле вызвал у допрашиваемых поток неконтролируемой откровенности. Рассказанного ими оказалось достаточно, чтобы найти те самые «титановые» доказательства, о которых говорил своим подчиненным полковник Паттерсон. Свою роль сыграли и показания разысканного беглого эльфа, Михаэля Лирока, у которого в свое время Дюбуа приобрел яд, и расследования финансового отдела и лично господина Граубаттерфихшна, и многие другие доказательства, тщательно собранные командой майора Фолхема.

Вивиана Бланкетт была приговорена к двадцати годам заключения без права досрочного выхода. Говорят, руководитель королевской службы исполнения наказаний Себастьян Линдберг лично поехал в замок Бродфорд, назначенный мистрис Бланкетт для отбывания срока, и удостоверился, что окно ее камеры выходит на север, на торфяные болота, и солнце туда не попадает даже в июльский полдень. Кстати, они с Эмили помирились и, по слухам, планируют прибавление в семействе.

С братом шантажистки было сложнее: шесть убийств, совершенных им, не располагали судей к милосердию. В конце концов, милорд Горинг, председатель суда, обратился к королю с просьбой взять правосудие в свои руки.

– Карфакс, это вы подстроили? – в раздражении его величество Кристиан II смахнул с письменного стола бумаги, схватился за ленту звонка и несколько раз дернул ее, вызывая камердинера. – Добсон, принесите мне горячего чаю, этот уже совершенно ледяной!

Безмолвный Добсон составил на поднос чашки и заварочный чайник, потрогал его украдкой, обжегся и вскинул взгляд на главу Хоум-офиса. Тот слегка покачал головой и вновь замер, опираясь на каминную доску. Не прошло и пяти минут, как на невысокий столик возле камина вновь был водружен заварочный чайник, теперь уже над спиртовкой, чашки блеснули тонкой золотой каемкой, и рубиновая струя полилась в них, разнося по кабинету аромат чиньского чая, бергамота и еще чего-то неуловимого. Король осторожно отпил глоток, вернул чашку на блюдце и уже другим тоном спросил у своего министра:

– Что мне делать с этим приговором, Карфакс? Хорошо устроился Горинг, я его понимаю: к смертной казни у нас не приговаривали уже лет двадцать, со времен моего деда, а с другой стороны, что еще можно назначить шестикратному убийце?

– Пожизненное заключение? – предположил граф, уже проговаривавший всё то же самое с милордом верховным судьей.

– Этот Дюбуа слабый, но маг. Он проживет еще лет сто – сто пятьдесят, – король покачал головой. – Я даже не буду говорить о том, сколько государственных денег уйдет на его содержание, охрану и прочее, но мы же понимаем, что ни о каком раскаянии с его стороны говорить не приходится. А тогда в чем смысл заключения? Сто лет он будет копить злобу, найдет способ сбежать и выльет все это…

– Ментальное стирание личности?