Ушёл отряд

— Чего обосновывать-то? Корнеев — вражина. Ему лишь бы от нас избавиться. А без нас тутошние колхознички под его руководством немцев хлебом-солью встретят.

— Ну прямо уж… — проворчал Кондрашов.

— Не прямо, а с поклонами, как на матушке Руси положено. Типично кулацкая деревня. Медом от советской власти откупалась. Когда отступали, не через одну деревню прошел, есть с чем сравнить. И то! Одну деревню назад отбили, а там уже и сельская управа, и комендант, и полицаи — всех повесить успели, пока нас выбили. А сколько плакальщиков было, когда вешали? Немцы же им землю колхозную раздать пообещали. А мужик за землю…

— Стоп! — прервал его Кондрашов. — Лично я и других мужиков знаю, но спорить не будем. Жизнь покажет. Насчет ловушки…

— Да ну ясно же! — вскипел капитан. — Если обычным путем прорываться будем, скольких уложим, даже если все сами ляжем. А по карте пойдем, как из леса выйдем к дороге, тут нас всех и посекут без ущербу. Вагончики расставят и из-за вагончиков прямой наводкой…

— Добро, — уже злясь, отвечал Кондрашов, — давайте по вашей логике. Если узкими гатями пойдем, сам сказал, все ляжем. А там, — кулаком по карте, — там от леса до станции полтораста метров. Разведку вышлем. И с двух сторон зайти можно. И я лично… — Помолчал, решаясь. — Лично я в этом… не во всем… но в этом Корнееву верю, а почему, объяснять не буду.

Тут и Зотов робко вклинился.

— Я, пожалуй, тоже за то, чтоб по карте. Когда не все ясно, хоть какая, а надежда…

Капитан откинулся на стенку блиндажа, вяло рукой махнул:

— А, какая разница! По карте так по карте. Один хрен — не выбраться нам отсюда.

— Ну нет, так не пойдет, — обиделся Зотов, — не в лапту ж играть собираемся. Надо решение принять и соответственно…

— Вот я и принимаю решение: идти по карте, — сказал Кондрашов, глядя на капитана Никитина, словно впервые видел его. — А вы… Вы готовы принять мое решение? Я имею в виду к исполнению, так, чтобы и ответственность с себя не снимать. Вы и по званию меня старше. Про опыт не говорю… Мое командирство, вы ж понимаете, случайность, и, честное слово, я бы вам его передал…

— Стоп! — Никитин прервал его на полуслове. — Стоп! О том речи быть не может. Вы же сказали: «решение», и я с вами, то есть всем, чем могу… И если не против, то давайте прямо сейчас и займемся…

Сначала карту крутил каждый к себе, затем все трое сели рядышком, плечо в плечо, в руках Кондрашова циркуль и линейка… Промеры шли и так, и этак, и, когда вдруг выяснилось, что от станции, которую предполагалось захватить, до районного центра каких-то десяток километров, причем хоть лесом напрямик, хоть любой из двух проселочных дорог, Зотов, всадив ноготь указательного пальца в кружочек, означавший райцентр, чуть ли не умоляюще взвопил:

— А? Ударим по району, братцы! Это же… до Москвы слышно будет! Глубокий немецкий тыл, и вдруг нападение на… Считай, на город! Это же как отзовется-то! Ударим, а?

— Чем ударим-то? — спокойно спросил Никитин. — Этим самым местом, что ли? После того как станцию возьмем — если возьмем, — у нас, дай Бог, чтоб взвод остался.

Пальца не убирая, Зотов качал головой, твердя в отчаянии:

— Ведь ближе нас к району никого нету! Хоть бы, не знаю, электростанцию взорвать или что-нибудь…

— Чем взрывать? — это опять Никитин, теперь со смешком.

— Да ладно! Не понимаю, что ли. Но досадно же! И вообще… Почему взвод? Если староста не врет, у немцев там не больше взвода, а нас три сотни…

— Где это ты три сотни насчитал?

Кондрашов обнял Зотова за плечи:

— Угомонись. Про три сотни, будто для прорыва, это я так… Думаю, нам и двух не набрать. Да и что толку, оружия нет, патроны впересчет.

Никитин встал, подошел к печуре, кочергой пошуровал слегка, там и присел на корточки, на тлеющие угли щурясь.

— Есть у меня предложение… По поводу оружия. Еще неделя, и зимник осядет, значит, санный обоз немцев хоть завтра жди. Меньше чем со взводом они не прибудут. Или нам полтора десятков «шмайссеров» лишние? Да еще винтовки… И лошади…

— А что? — оживился Зотов. — Верное дело! Без потерь провернем! Я — за!

Кондрашов молчал. Искоса глядя на профиль капитана Никитина, только сейчас подметил, как он похудел. Вместо щек — впадины, нос торчком, губы словно в полусудороге, как на ветру морозном. Еще подметил, что пострижен капитан аккуратно, выбрит до блеска… Кондрашов сам себе космы подстригал, как вырастали, да и брился через день, и теперь с досадой общупывал колючий подбородок.

— Так как насчет обоза? — спросил Никитин, не оборачиваясь.

— А деревня? — спросил Кондрашов. — Что с ней будет?

— Что-то я не пойму, — тихо говорил Никитин, — у нас война или не война? «Вставай, страна огромная…» — это что, только про нас с тобой или про страну огромную?

Кондрашов встал, подошел к печке, присел на корточки рядом с капитаном.

— Знаешь, ты ведь прав. — Почему на «ты» перешел, сам не понял. — Только объясни мне, почему от твоего предложения у меня на душе погано, я ведь не интеллигент какой-нибудь, понимаю все вроде бы, как и ты…