Уши в трубочку

За его спиной я увидел огражденную небольшим бортиком стеклянную крышу, усилил натиск, а когда его ноги почти уперлись в ограждение, подпрыгнул и нанес сокрушительный удар в челюсть. Нет, в челюсть не получилось, даже в грудь не сумел, да и насчет сокрушительного… но в живот толкнул достаточно, чтобы он отшатнулся, отступить уже некуда, замахал руками.

– Прощай, придурок, – выдохнул я в изнеможении.

В моих глазах он прочел все и, падая на стеклянную крышу, вскрикнул:

– Не-е-е-е-е-ет!

Зазвенело, посыпались блестящие прозрачные обломки. Тяжелое тело понеслось вниз, я нагнулся и посмотрел с великим удовольствием. На следующем этаже он пробил еще одну крышу, тело уменьшалось, зато обломков все больше. Еще этаж, грохот, звон, тело летит вниз, окруженное, как планета тучей астероидов, и все время звучит это «Н-е-е-е-е-е-ет!», красота, век бы слушал, словно Фредди Меркури…

Мозг обожгла беспощадная мысль: а что, если эти стеклянные крыши лишь затормозят падение, а в самом низу он просто шлепнется, слегка повредив мизинчик?

– Да чтоб тебе… – сказал я и ринулся к черной лестнице.

Никогда я еще не бегал с такой скоростью, наматывал виток за витком, вот уже тридцать девятый, тридцать восьмой, тридцать седьмой этаж… но звон все ниже и ниже, догнать не удается, ну да это понятно, я же дал ему фору, а не стоило, но это я сейчас такой умный. Это так и называется: остроумие на чердачной лестнице… тридцать шестой, тридцать пятый…

– Не-е-е-ет!

Идиот, ну что за дурацкий вопль, это все равно что «Это моя машина!» или «Позволь, я позабочусь о тебе…», а то и вообще идиотское «Ты все о’кей?», на что на три четверти искалеченный, ослепший и с отрубленными руками и ногами должен ответить обеззубленным ртом: «Да, все в порядке».

…тридцать четвертый, тридцать третий…

Ну да, возраст Христа, а как же иначе, хотя можно и тридцать три коровы, и тридцать три удовольствия, и тридцать третий подвиг Геракла, судя по голливудской штамповке…

– …е-е-е-ет!

Ни фига себе тянет ноту, в оперные певцы бы, самого Карузо перепел бы, но он настоящее дитя века: кому на фиг нужны оперные, а вот киллерам и почет, и уважение, и заработки, что оперным и не снились.

…тридцать второй, тридцать первый…

Вроде бы удар намного глуше, словно, помимо застекленных рам, просадил задницей или дурной головой еще и перекрытие, да и крик на миг прервался, затем продолжался уже октавой выше. Я ускорил бег, на ходу совершенствуя технику: где прыгал через три ступени, где ухитрялся скакать через перила и оказываться на пролет ниже, здесь очень важна координация, чтобы выигрыш не обернулся потерями, а крик «Не-е-е-е-ет!» все длится, но уже не отдаляется, даже как будто бы слегка приблизился.

…тридцатый… двадцать девятый… двадцать восьмой…

Ну кто так строит, кто так строит, ну на фиг такие небоскребы, у нас же свой путь, чего за Европой гонимся, откуда это дурацкое «догнать и перегнать», одноэтажные домики – самое то, в крайнем случае – двух, даже Екатерина Вторая жила в двухэтажном…

…двадцать третий… двадцать второй…

Наконец я выскочил около лифта, за мной тянется кровавый след, меня понесло по кругу, я понимал, что надо остановиться, но сорок кругов по спирали на большой скорости сделали свою гнусное дело: я и здесь, на ровном месте, продолжал бегать по кругу, Кварг поднялся, пистолет в руке, крикнул:

– Не могу на такое смотреть!.. Получай, чтоб не мучился.

Грянул выстрел. Острая боль прожгла насквозь, я попытался сам выстрелить в ответ, но пулю тоже послал по спирали, руки овялились, ноги подкосились, пол прыгнул навстречу, в черепе мелькнула только одна мысль: «Все, отпрыгался…»

Но темнота не охватила полностью, хотя задыхаюсь от боли, в глазах чернота и блещут звезды. Меня держали за руки, я чувствовал, как трещит разрезаемая одежда, теплые струйки текут по бокам, подтекают под спину. Я услышал торопливый голос:

– Обезболивающее!.. Что, опять нет?.. Он не выдержит болевого шока!!!

Густой угрюмый голос донесся с другой стороны:

– У нас на планете в таких случаях применяется общая анестезия…

Первый голос спросил:

– Что это?

– Удар по башке. Отключается, ничего не чувствует.

– Это общая? А если местную?

– Это удар по этим, как их, словом, гениталиям.

– Гм… ладно, лучше общую. Нет, у вас такие мускулы, что голову разнесете. Маша, берите дубину. Всего один удар!

Женский плаксивый голос:

– Гарпакс Велизарович, мне его жалко…

– А если он… умрет от боли – вам не будет жалко?

– Ладно, попробую…

Я ощутил движение воздуха, голову сотряс страшный удар. В глазах замелькали искры, все потемнело, голоса истончились, потом я услышал:

– Бля… а это что?

– Ладно-ладно, Гарпакс Велизарович, не волнуйтесь, у него наверняка есть дети.

– Черт, кто выдрал из инструкции двадцать третью страницу?

Другой торопливый голос умоляюще:

– Ребята, поднажали, поднажали!.. Через пятнадцать минут первенство по футболу!

– Да иди ты… У меня еще после вчерашнего руки трясутся… Э-э, если это мы рану зашивали, то что это?..