Ушкуйники

И верит и не верит немцу Василиса Тимофеевна. Образок-то, и верно, ее. Много лет прошло, как дала она ладанку сынку покойной сестры своей, Прасковьи. Вот этот самый образок и повесила на шейку младенцу, сестричу своему, когда увозил его отец с собой в Колывань. Уж как плакала тогда Василиса Тимофеевна! Как молила зятя своего не брать сынка, оставить в Новгороде; обещала наравне с родным сыном воспитать. Упрямый человек был Микула, не послушал свояченицу, увез младенчика. И до Колывани не доехали - погибли оба. Сильная буря разбила корабль; никто, говорили, не спасся. Вспомнила, будто корабль был немецкий.

- Уж не ты ли, - спрашивает, - зятя моего, Микулу Якимовича, на своем корабле в Колывань взялся везти? Как же ты-то живым остался? Как ладанка к тебе в руки попала? Да что молчишь? Говори!

- Вот и вышло, боярыня, что не я тебя, - ты меня просишь. За тем и пришел, чтобы ладанку отдать и тайну открыть. Но - бедный человек Генрих Тидеман; знает он, что за его дар и ты одаришь его, чтобы опять стать ему хорошим купцом, уважаемым человеком. Только обещай, и тайна - твоя. Генрих Тидеман верит слову новгородской боярыни.

Что было делать Василисе Тимофеевне? Махнула рукой - обещаю, мол; говори. Только тогда сел Тидеман на табурет, придвинулся ближе и начал свой рассказ.

Глава восьмая СЕСТРИЧ

А в то самое время, как Генрих Тидеман открывал боярыне свою тайну, в голбце под Оверьяновой светлицей друзья спешно совещались. По всему видно, - Тидеман пришел боярыне донести на Михалку, что скрывается он у нее в дому. Та, как узнает, - весь дом перероет, а беглеца найдет. Всем тогда худо: Оверьян про дальние походы и не заикайся, слушать не станет; Михалку ганзейцам выдадут, а Степанку самое малое высекут, а то и сошлют на дальние ловища, куда и топор не ходил, и коса не ходила.

Порешили - Михалку нипочем не выдавать, вывести тайно из хоромины, в другом каком месте укрыть. Оверьян берется глаза матушке отвести, а Степанка тем временем уведет немчина.

Только вылезли все трое из голбца, - слышат матушкины тяжелые шаги по лестнице. Сюда идет! Михалку живо обратно столкнули, половицу на место, еле успели ковром прикрыть, - боярыня на пороге.

Стоит Оверьян, как стена белый, глаза прячет. Степанка хоть и сам перепугался, однако успел шепнуть: «Не признавайся!»

Василиса Тимофеевна одна взошла - Марфутку в сенях оставила. Степанку тут же из горницы выслала и - к Оверьяну. Голосу суровость придала:

- Где немчина укрыл? - Помертвел Оверьян, однако молчит.

- Весь дом обошла, - говорит боярыня, - и двор и сад обыскала, только здесь и не шарила. - Откинь ковер! Подними половицу.

Стоит Оверьян - ни с места. Что будет? А боярыня и неволить не стала - Марфутку кликнула, велит ей ковер откинуть, половицу поднять.

Может, он у них в голбце скрывается.

Не успела Марфутка за кольцо потянуть, - сама половица поднялась, и показалась голова Михалки - лицо белое, будто вся кровь из человека вытекла, темная прядка волос прилипла ко лбу. А глаза глядят отчаянно - решился, видно, парень смело встретить свою судьбу.

Боярыня как зальется слезами, как запричитает:

- Сестрич ты мой, сестрич! Да иди ты сюда! Дай обниму родимого! Вот он, красавец какой, сестрич мой родный!

Уж Михалка из подпола выскочил, в двери Степанка просунулся, уже обнимает боярыня Михалку, а Оверка только глазами хлопает.

Ум помутился у Михалки: да что же это такое делается? Его и ребенком-то там, в Любеке, никто не ласкал, а тут новгородская боярыня его, безродного немчина, голубит! И сами слова из души вырвались, каких в жизни никогда не говаривал:

- Матушка! Родимая матушка! - и слезы из глаз.

Поуспокоилась Василиса Тимофеевна, обняла своих молодцев.

- Один, -говорит, - сын был у меня, теперь двое будут. И рассказала им про все, что узнала от Генриха Тидемана.

Много лет назад Тидеман, тогда еще богатый ганзейский купец, прибыл в Великий Новгород, с тем чтобы закупить драгоценные меха, да чуть не все свое достояние и вложил в новгородский товар. Нагрузил мехами свою шнеку и уже собирался отплыть на родину, когда один новгородский купец стал просить взять его с товаром и провезти морем в Колывань.

Закон Ганзы строго запрещает брать на немецкие суда русских купцов с товарами. Но соблазнил купец Тидемана высокой платой, и тот не устоял. Тайком погрузив товар новгородца на свою шнеку, отплыл вместе с купцом и его малым сыном.

Купец тот был Микула Якимович, а младенца звали Михайлой.