– Вначале «мудрец», а потом – «судья». Он с самого начала очень хорошо учился, точнее, только «на отлично», всегда помогал, если к нему обращались. Но настаивал, чтобы после обращений ученики сами налегали на учёбу, и старались усваивать программу. Постепенно он стал авторитетом и в житейских вопросах, хотя, казалось бы, откуда: в приюте опыт жизни в семье не получишь и о многих сторонах жизни и проблемах он просто не должен был знать. Ну не из книжек же? Тем не менее, справлялся, советы считали дельными, а потом к нему стали обращаться и при ссорах, чтобы рассудил и помирил. Дошло до того, что его стали использовать как рефери даже более взрослые дети и учителя – если им не удавалось разобраться или не хотелось вникать, то отправляли к Андрею. Так он из Мудреца превратился в Судью. Вначале вроде в шутку, а потом и вполне серьёзно его стали так называть.
– Ну, на судью он и сейчас может волне претендовать. И сразу же и на судебного исполнителя: убедился, как в случае с Матвеем Давидовым, что противная сторона не права, вынес приговор и сразу же привёл его в исполнение, настучав нарушителям. Или с Владиславом Пле́тневым – тоже поначалу разъяснял им их юридическую неправоту и невозможность принесения вассальной клятвы. А когда они не поняли, объяснил это с помощью кулаков.
– А ещё Татьяна рассказала, – продолжила свой «отчёт» Оксана, – как он однажды удивил отца Игнатия: уехал на реконструкцию, ну, это военные игры в средневековых костюмах, а когда вернулся, попросил книгу на итальянском. Через два дня ему принесли. Он сел и стал читать по-итальянски. Татьяна сказала, что таким: с широко открытыми глазами и отвисшей челюстью она отца Игнатия больше никогда не видела – он же с Андреем занимался языками и знал, что тот по-итальянски не говорит. Оказалось, на реконструкцию приехала группа из Италии и выступала на помосте с постановкой средневекового венецианского спектакля. Андрею хватило два раза по полтора часа посмотреть спектакль, чтобы заговорить на итальянском. Когда отец Игнатий спросил, как он смог так быстро освоить новый язык, Андрей ответил, что он не новый, а просто вульгарная латынь, которую он уже много лет изучает.
– Да, талантливый ребёнок, и деятельный, – отметил Геннадий.
– Татьяна говорит, что он всегда таким и был, – согласилась Оксана, – Он, как только ходить начал, сразу проявил себя исследователем – весь монастырь облазил. Постоянно за ним присмотр был нужен, шустрый, юркий, на месте не сидит. Хорошо, что когда чуть подрос, оружием заинтересовался да лошади ему понравились. Стали его учить и тренировать, из конюшни и с тренировочной площадки около кузницы часами было не вытянуть. А уж когда читать научился и за языки засел, весь монастырь вздохнул с облегчением – прекратились каждодневные операции по его поиску и поимке.
Берег Балтийского моря.
– Будь проклята эта зима. Будь проклят этот ветер. Будь проклята эта сырость. Будь проклят этот русский, – не переставая про себя проклинать всё на свете, Фриц Хайнц открыл термос и отхлебнул горячего кофе. Взбодрило не сильно. Северо-западный ветер пробирал до костей и гнал небольшую волну, воздух был сырым, и на берегу было нереально спрятаться от этой промозглой зимы.
Руководство старалось изобразить рвение, чтобы хотя бы имитацией бурной деятельности прикрыть оглушительный провал, поэтому сотрудники отдела постоянно находились рядом со спасателями, и считалось, что руководят работой. Хотя, как можно руководить спецназовцами-водолазами, если ты даже не на катере, а на берегу? «Navis ab litore gubernari non potest» произнёс он про себя на латыни – «С берега кораблем не правят». И усмехнулся – его начитанность, владение языками и прочие широкие гуманитарные познания не особенно были нужны в его службе обычного «топтуна», а выше подняться не получалось – и происхождение не то, да и курсы вместо базового специализированного образования оптимизма кадровикам не внушали. Так что его университетские знания даже работали в минус. Вот и сейчас он мёрз на холодном балтийском ветру и занимался бесполезным наблюдением за катером, качавшемся на волнах неподалёку. Но руководству важно было при докладах сообщать об активности, и подчинённым приходилось эту активность демонстрировать. Хотя было понятно, что операция с самого начала была поисковой, а не спасательной и с каждым часом вероятность найти вообще что-то, таяла. Картина происшествия выглядела так: при неудачном броске зацепив блесну и оборвав леску, Гефт допил кофе, приставил спиннинг к столику на берегу, встал с кресла и полез доставать блесну.