Усилитель. Трижды воскресший

Плетнев этот переход выполнил мастерки – рассказав очередную флотскую историю, он завершил её так: – Ну, на флоте очень много держится на непоколебимых традициях, заложенных ещё Петром Великим, ритуалах и чего греха таить, многочисленных суевериях. Кстати, о суевериях. Буквально полтора часа назад позвонила мне Эльвира Леонидовна, да-да, – кивнул он Перлову, – вдова Ромашова, и сообщила, что её сын заявился домой с хорошим синяком под глазом. И на ее вопросы он сознался, что он, и ещё несколько лицеистов во главе с моим Владиславом, хотели побить Андрея. Но что-то у них пошло не так и биты оказались они. Я, конечно, своего тут же допросил, он тоже сознался. И он и был заводилой всего этого дела. Не знаю как у Вас, Геннадий Алексеевич, но в моём детстве и юношестве было суеверное убеждение, что собрав вокруг себя вассалов и приняв их клятву, можно получить больше силы при инициации. Чушь вроде бы полная, но, как оказалось, живучая. Вот и мой сын на это купился и попытался, с расчётом на будущую инициацию, скооперировать вокруг себя небольшую группу и получить с них вассальную клятву. Не знаю, какие методы убеждения Владислав использовал для других ребят, но вроде, они все давние друзья и мой сын у них в лидерах ходит.

– Да-да, в моём детстве среди детей подобное заблуждение тоже существовало; время идёт, подтверждений оно не получает, но в мальчишеской среде продолжает жить, – согласно кивнул головой Геннадий Алексеевич.

– Ваш пацан, конечно, прав, что дал отпор. Думаю, и Вы, Геннадий Алексеевич, и я поступили бы так же. Так что смена растёт достойная. Своему оболтусу я разбор заплыва за буйки устроил. Опять же, действовал Влад не со зла, а в силу неопытности и стремления поскорее и посильнее подпереть меня на семейном капитанском мостике – в немногочисленном роду каждый человек на счету, а уж на наследника всегда большие надежды. Вот он и рвался оправдать.

– Андрей, что ты можешь сказать про этот конфликт? – обратился ко мне Перлов.

– Я бы вообще не применял слово «конфликт» к имевшему место недоразумению. А вот слово «недоразумение» мне кажется как раз подходящим. Это всего лишь мальчишеская драка, каких только в нашем лицее бывает десяток на дню. Я не скажу цифры, но на каждую лицейскую дуэль приходится несколько драк, наверное, точнее их назвать потасовками или даже, наверное, обменом ударами. И ни одна из таких потасовок ни событием, ни конфликтом не считается. Я сразу же сообщил о произошедшем Геннадию Алексеевичу, но исключительно потому, что не знал, какой реакции ожидать от остальных участников драки, тем более, с участием юного барона, а сам изначально посчитал этот эпизод слишком незначительным, чтобы придавать ему какое-либо значение. И сейчас я его считаю таким же, непонятно как оказавшимся в центре внимания. Что же касается так называемого вассалитета: я перед дракой пытался объяснить, что находясь под опекой, я не имею права на подобные действия. Так что и сама причина драки мне кажется ничтожной, и никаких негативных последствий от неё я не вижу.

– Мне Ваша позиция понятна, и, тем не менее… – барон Плетнев поднялся с кресла; сразу же, как только он начал вставать, поднялся со своего кресла и Геннадий Алексеевич, а я так просто подскочил…

– Геннадий Алексеевич, Андрей Андреевич, приношу Вам свои извинения, и надеюсь, что инцидент, имевший место, не омрачит традиционно добрые отношения между нашими родами, – Евгений Васильевич склонил голову в лёгком поклоне.

– Извинения принимаются. Для нашего рода честь вести общие дела с родом Плетневых, на протяжении сотен лет верно служащем Отечеству.

– Андрей Андреевич, – обернулся ко мне Плетнев, – я очень рад, что в Вашем лице вижу достойного молодого человека, и уверен, и в будущем Вы сможете удержать эту высокую планку и своими делами принесёте славу своему роду. Разрешите в память о нашем знакомстве преподнести Вам в дар небольшой подарок – я наслышан о Ваших успехах во владении саблей и буду рад, если Вы будете этот подарок использовать.

С этими словами он наклонился, достал из-за кресла длинную коробку, раскрыв её, достал шашку в ножнах и передал мне.

Я взял подарок в руки и немного выдвинул шашку из ножен, – лезвие блеснуло, отразив блики от люстры: настоящая кавалерийская шашка была пока для меня тяжеловата; дорогие ножны, отделанные серебром и украшенные золотой чеканкой и камнями, такая же рукоять.

– Сожалею, Евгений Васильевич, я не могу принять этот подарок. Я Вам изначально сказал, что воспринимаю произошедшее как недоразумение, и мне представляется, что ваши извинения, принесённые Геннадию Алексеевичу, полностью это недоразумение исчерпали, – я почтительно склонил голову, протягивая шашку хозяину.

– И, тем не менее, мой сын, Владислав, провинился. А в силу того, что он наследник рода, любой его, даже, казалось бы, незначительный проступок, может бросить тень на наш род. К тому же, наш род не беден и я считаю, что подарок как раз подходит для данной ситуации. Мне бы искренне хотелось, чтобы Вы его приняли.