Условия человеческого существования

Кадзи поднял голову. Вон одна звезда упала, Это ему, эта Митико.

Вернулся Хирата.

— Фу, вонь какая в этих домишках…

Кадзи молча шагал за ним по дороге.

— Здешние китайцы — тихони. Улыбаются: чего изволите. И баба дерьмовая.

Хирата сплюнул.

— Не всегда они будут такими тихими, — хмуро бросил Кадзи и пошел быстрее. Так было легче.

41

На пост Б они пришли в первом часу. В дозорной будке сидел Синдзе. Сога спал, так что донесение о сигнальной ракете принял дежурный унтер-офицер. Двое караульных, позевывая, направились на соседний пост. Кадзи и Хирата встретили их у будки. Когда караульные вернутся, они с Хиратой будут уже у себя. К тому времени как раз рассветет. Между постами постоянно ходили караулы, хотя никто всерьез не верил, что в такую сеть может угодить рыба. Нарушители должны армиями ходить, не иначе, чтобы нарваться на редкие обходы. Смена караулов давно уже стала пустой формальностью.

Все, кроме караульных и дозорных, ночью спят.

Затянувшись сигаретой, Кадзи подошел к будке. Около нее не спеша прохаживался Синдзе. Звезды по-прежнему сияли по всему небу, но луна еще не взошла.

— Все в карауле? — спросил Синдзе и добавил: — Это работа Хино. Измотать тебя хочет.

— Расчет правильный.

— Самый зной впереди. Держись.

Кадзи кивнул в темноте.

— Ты бы поспал немного. Я тебя разбужу, — предложил Синдзе.

— Нет, ничего. Как там Ёсида? Сюда б его, сволочь, — последние слова он произнес шепотом.

— Его не пошлют. Баннай прибыл. Дрыхнет в бараке.

Кадзи посмотрел на звезды.

— Хочу вернуться в роту, не знаю, как отпроситься.

Синдзе промолчал.

— Смотри, держи себя в руках, не то угодишь в военную тюрьму, — проговорил он чуть погодя.

А что, если хоть раз дать себе волю?

Кадзи уставился в темноту. Завтра под каким-нибудь предлогом он возвращается в роту, идет прямиком в каптерку и расправляется с Ёсидой, так бьет, чтоб голос отнялся у мерзавца. А потом, обессилевшего, тащит его в казарму. И уж при всем взводе всыпает ему еще. Ударов тридцать. «А ну, собака, сознавайся, кто довел Охару! Не хочешь?» И опять бьет. Прибегает Хино. Ёсиду полосуют ремнем по морде, да так, что кровь брызжет. «Сознайся перед подпоручиком Хино, что ты виновен в самоубийстве Охары!» Хино приказывает старослужащим схватить Кадзи. Но он уже заставил Ёсиду признаться; если такому всыпать как следует — сознается. «Эй, вы все слышали? Он сказал, что своими издевательствами довел Охару до самоубийства. Господин подпоручик, вы слышали? Отдавайте теперь меня под суд. Кадзи всех вас выведет на чистую воду. Свидетели есть. Могу заодно рассказать, как вы прижгли Синдзе кочергой».

Кадзи вздрогнул. Тело обмякло, голова горела.

— Синдзе, скажи-ка мне, может ли человек, укравший медяк, наказывать присвоившего тысячу?

Заглянув в будку, Синдзе спросил:

— А что, в твоем случае уместна такая аналогия?

— Не знаю.

Кадзи умолк. Ему казалось, что весь он растворяется в темноте. Поодаль прошел часовой.

— Тысяча, конечно, есть тысяча, — снова заговорил Кадзи. — Но в общем-то все едино. В этой тысяче как раз может не хватить одного медяка, того, что присвоил ты. Разве, укравшего, ты можешь осуждать другого?

Снова наступило молчание. Лишь невдалеке слышались гулкие шаги часового.

— Я тебе не судья, Кадзи, я только и делаю, что незаметно ворую по одному медяку. И так же незаметно убегу.

Кадзи ничего не ответил.

В караулке он тряхнул спавшего на стуле Хирату.

— Господин унтер-офицер, пора.

Кадзи решил, что завтра отпросится в лазарет и вернется в роту. Если не сможет обвести врача, найдет другой предлог. Как бы то ни было, он не станет пешкой в игре, которую так нечестно ведет Хино.

Искать предлога не пришлось. Утром на сторожевой пост позвонили и вызвали Кадзи в роту. Откомандировать на полковые стрелковые соревнования.

42

— Ну, откараулил? А тебя тут письма от жены дожидаются. За три недели три письма. Весточки любимому муженьку.

Кадзи, как был, с винтовкой, взял один из конвертов. Сердце стучало, заливая тело горячей волной.

— Отощал ты, Кадзи! — к нему подошел Канасуги. — На ту неделю, кажется, мне заступать. Тяжело небось?

— Ничего, жить можно, — пробормотал Кадзи, не отрываясь от письма.

— А Кимуру застукали спящим на посту. Крепко всыпали, — не отставал Канасуги.

— Всю вывеску перекорежило, — вставил Саса.

Кадзи вспомнил Хирату.

— На посту еще не то бывает. А как Таноуэ?

— На кухне дежурит.

— Это хорошо.

«Для увальня Таноуэ лучше службы не подберешь», — подумал Кадзи, решив непременно с ним повидаться.

— Ты ему письмо от жены Охары покажи, — сказал Саса.

Канасуги объяснил:

— Она тут прислала нашему взводу письмо.

— Что пишет?

— Пишет, что места себе не находит. Совесть заела. Никак не возьмет в толк, с чего это все-таки застрелился Охара. Мертвого ведь не спросишь. Она, кажется, уходила из дому… Так теперь вернулась к его старухе…

Кадзи тяжело вздохнул. Поздно образумилась. На что это теперь Охаре?

— Охара, верно, радуется на том свете, — голос Сасы странно вздрогнул.

— А ты бы на его месте обрадовался? А Ёсида что поделывает? — спросил Кадзи.