Условия человеческого существования

— А ты не думаешь, что, бежав от одних трудностей, встретишь там новые?

— Не тот огород. Что ни говори, там страна социализма.

— Ты раньше говорил: земля обетованная. — Кадзи улыбнулся, — А тебя примут в этот рай? Тебя, японца?

— Сомневаешься?

— Не то что сомневаюсь, просто не так наивно верю, как ты. Что такое сделали японцы, почему они везде, на всем земном шаре наталкиваются на недоверие? Тут дело не в тебе лично, — добавил он.

— Ты пессимист, Кадзи. Чем я опасен русским?

— А ты неразумный оптимист. Разве дело в опасности? Просто ты им не нужен.

Синдзе опустил голову, на висках его нервно дергалась кожа.

— Ты пойми, логика фактов. Одно то, что ты бежал из армии, которая для них враг, еще не значит, что ты им друг. Дезертир есть дезертир.

— Что ты хочешь этим сказать?

— А то что бежать — это трусость. Бежать только потому, что на чужой клумбе цветы красивее? Они растут не для беглецов из Квантунской армии. Еще хорошо, если они там есть, Цветы. А если нет? Разумеется, будут со временем. Почва там благодатная! Но разве со временем они не зацветут и у нас?

— Брат обрадовался бы твоим словам, — горько усмехнулся Синдзе. Он машинально рвал траву и бросал ее на землю. — А чего стоит твоя теория искупляющего страдания?

Кадзи пожал плечами.

— Это не теория, а твоя мораль, Кадзи. Не могу не восхищаться, но разделять тем более не могу. Да, я дезертирую потому, что у меня нет больше сил терпеть. Бессмысленные, никому не нужные мучения. Война проиграна, это ясно любому. Так чего же тянуть? Я отдаю должное твоей выдержке и упорству, Кадзи, но нельзя же быть таким фанатиком, надо смотреть жизни в глаза.

Кадзи тяжело вздохнул. Жаль, Синдзе опять не понял его. Как не понимали и другие. Синдзе продолжал:

— Ну что ты можешь сделать, Кадзи? Самое большее — отомстить Ёсиде?

Кадзи молча рвал лебеду. Синдзе мог бы этого не говорить. Он и так считал свою месть Ёсиде бросовым делом. Ну что в самом деле она даст? Поубавит спеси старослужащим — и только. Армейские-то порядки не изменятся. Армейская машина сотрет Кадзи в порошок и еще больше утвердится в своем могуществе. А если так, выходит, что вся его месть и вправду пустое дело. И все-таки он не на шутку встревожил капитана, Хино и Хасидани. Почему — об этом стоит призадуматься.

Постепенно его гнев на Ёсиду сменился чисто рассудочной неприязнью. Кадзи так и не придумал, как отомстить ему, хотя оставить его подлость безнаказанной тоже не мог. Ничего, пусть начальство поволнуется; мина заложена, теперь дело только за взрывом.

Кадзи смотрел в степь. Солдаты в грязно-бурых гимнастерках казались стадом коров, пощипывающих корм. От земли веяло тишиной. Завтра, когда они переберутся на границу, спокойствию придет конец. Но сейчас тихо. Мягко светит весеннее солнце. Выкупавшись в его теплых лучах, солдаты придут с охапками лебеды в казарму, польют траву соевым соусом и съедят. По вкусу лебеда напоминает шпинат. Мирная крестьянская трапеза — какое она имеет отношение к побегу Синдзе или к мести Кадзи?

— Обиделся? — спросил Синдзе.

— Нет.

— Ёсида вроде почуял недоброе. Последние дни сам не свой.

Кадзи усмехнулся. Неужели Ёсиде передали? Действительно, он все дни напролет отсиживается в каптерке. У каптенармуса, конечно, сейчас дел хватает, но с чего вдруг он рычит из-за каждого пустяка? Пусть боится. Пусть места себе не находит. Пусть вздрагивает, лишь скрипнет дверь в темном коридоре. Пусть не выходит по ночам в уборную. Пусть ходит голодным, когда Кадзи дежурит на кухне, не то наглотается лошадиных блох. Пусть на маневрах не становится впереди Кадзи.

Кадзи ошибался. Ёсида ничего не знал о его намерениях. Но когда ему рассказали, как шутя расправился Кадзи с Сирако и Кубо, Ёсида звериным инстинктом почуял опасность. Он сразу озлобился, но не из-за страха перед Кадзи, а из-за того, что до сих пор не проучил его.

— Если даже свалишь Ёсиду, не надейся, что справишься с остальными старослужащими, — предупредил Синдзе. — И вообще не кажется ли тебе вся эта затея пустым ребячеством?

— С меня достаточно поставить на место Ёсиду. А если и начальство признает его виновным в смерти Охары, буду считать свой долг выполненным.

— Ну хорошо, ты накажешь Ёсиду, но с тобой тут же расправится Хасидани!

— Ну и что? Ты предлагаешь сложить оружие? — Лицо Кадзи стало суровым.

— По-твоему, моя затея — ребячество. Да, я иду на риск. Но я осуществлю то, что задумал. Не знаю как, но отомщу Ёсиде. Месть — дело низменное, я знаю, но то, что мстит новобранец, да еще отличник, первый кандидат на повышение, заставит многих призадуматься.

Синдзе сжал губы и больше не проронил ни слова. Кадзи импонировал ему своей прямотой и одновременно вызывал жалость. Он уже воочию видел его провал, а поражение никого не убеждает. Он ни минуты не сомневался в том, что Кадзи потерпит крах, и от этого у него было тяжело на душе. Синдзе казалось, что Кадзи его укоряет: «Я иду напролом, а ты отсиживаешься в кустах».

40