Условия человеческого существования

Исии кивнул. Ну и пусть их сторонятся, все лучше, чем служба в армии. Здесь ему все ненавистно. Не думал он, когда призывался, что придется расстаться с армией таким вот способом… А сейчас он считает — лучше чахотка, чем такие муки.

— А насчет отношения… — сказал он, не глядя на Тангэ. — Мне бы вернуться к себе в деревню. Ясное дело, забот немало. Во-первых, придется думать, как прокормиться, во-вторых, когда узнают, что я демобилизовался по болезни, так по нынешним временам, пожалуй, не очень-то ласково встретят. Все это правильно… Но только будет меня и хорошее ждать, не одно плохое. Есть одна живая душа, которая обрадуется моему возвращению. Приеду, заберу ее, и подадимся вдвоем куда-нибудь в большой город, где никто нас не знает.

— Жена, что ли?

— Нет еще, покамест не жена. Договорились только. Уедем в город, а там хорошо бы открыть какую-нибудь маленькую торговлю. Такую, чтоб, как ни повернется война, в накладе не остаться. Я ведь, знаешь, и работать умею! Мне бы только начать свое дело…

Лицо Тангэ озарилось добрым, приветливым светом.

— Ты смотри с этой с мокротой… Осторожно. А пуще всего берегись чужих языков. Сам понимаешь, все норовят попасть в отправку, поэтому выслуживаются…

На следующий день в обед в палату вошел Мидзугами в одной рубашке, без кителя, а следом еще один санитар в белом халате. Мидзугами указал на койку Исии. При виде незнакомого санитара, у Исии забилось сердце. Все в порядке! Его переводят в туберкулезное отделение.

Санитар быстрым шагом двинулся к нему.

— Ты?

— Так точно…

Он едва успел ответить. Град пощечин, от которых нельзя было увернуться, обрушился на него.

Санитар схватил его за ворот рубахи, приподнял, поставил на пол и ударил теперь уже кулаком. Еще.

— Какого года службы?

— Третьего… — ответил Исии, утирая кровь из носа.

— Ты что же, скотина, воображаешь, что здесь круглые дураки сидят? Морочить нас вздумал? А если не терпится чахотку заполучить, так я тебя так вздую, мерзавца, что ты и в самом деле начнешь харкать кровью!

Исии сносил побои покорно. Конечно, его выдали в туберкулезном отделении. Удары, посыпавшиеся на него, сокрушили в прах все, все надежды.

Санитар, знавший, как видно, приемы дзюдо, ухватил Исии за ворот и рукав халата и пинком опрокинул на койку.

Кадзи, застыв в дверях, молча наблюдал эту сцену.

Первым не выдержал Тангэ.

— Эй, ты, не знаешь, что ли, как положено обращаться с больными? — бросил он незнакомому санитару.

Тот сначала растерялся. Но когда увидел на табличке на койке Тангэ всего-навсего: «Рядовой 1-го разряда», весь побагровел.

— Санитар, конечно, старше по званию, чем рядовой, — не дав ему опомниться, продолжал Тангэ, — а все же не больно-то задавайся! Хочешь наказать — наказывай по уставу. Да только ничего ты с ним не сделаешь, разве что отправишь до времени обратно в часть. Или, может, ты намерен изуродовать человека, чтоб он в строй не годился? Что ж, валяй, но только учти: на вечерней поверке вся палата против тебя покажет!

Вмешался Мидзугами. На него было жалко смотреть. Чуть не силой он стал тянуть санитара из туберкулезного отделения к дверям.

— Не знаю, в чем провинился Исии, — продолжал Тангэ, обращаясь теперь к Мидзугами, — но, видно, виноват, раз господин санитар так обозлился. А только скажи ему, пусть он действует, как положено. Здесь больные, понятно? И издеваться над собой мы не позволим!

К этому времени сочувствие всей палаты было уже полностью на стороне Тангэ.

Мидзугами кое-как удалось увести незнакомого санитара. Кадзи подошел к Тангэ. Тот встретил его улыбкой.

— Такая уж натура дурацкая… Знаю, что себе же во вред действую, а не могу сдержаться.

— Ты поступил замечательно! — сказал Кадзи.

— Какое там замечательно! Выпишут раньше срока. И меня, и этого Исии — вот и все.

Исии лежал, скорчившись на своей койке, обхватив голову руками.

6

Когда Кадзи отворял дверцы котла, подвал утопал в горячем пару.

За окном летний зной уже сменился осенней прохладой. Заметно побурела густая зелень тополей во внутреннем дворике госпиталя. Август, а там и осень… За осенью по пятам шагала зима. В лучах заходящего солнца серебрилась листва тополей — верный знак близкого листопада.

Однообразную работу Кадзи в дезокамере изредка скрашивало появление сестры Токунага. Она приходила, чтобы сдать в дезинфекцию одежду больных. Смущаясь, они перебрасывались несколькими словами, и она исчезала. И снова Кадзи ждал ее прихода — он ловил себя на этом. Когда-то всеми его помыслами безраздельно владела одна Митико. Он и сейчас думает только о ней, но, как видно, в опустевшее сердце незаметно прокралось время. Или виной всему иллюзия, которая овладевает им всякий раз, когда рядом находится сестра Токунага? Он чувствует рядом ту же ласку и нежность, которую приносила с собой Митико.

— Что вы пишете? — спросила она однажды. — Письмо жене?